«Королевство зверей» (Le règne animal)
Ресторанный повар Франсуа (Ромен Дюрис) идет на понижение, соглашаясь вкалывать в забегаловке на юге, лишь бы переехать туда вместе с сыном Эмилем (Поль Киршер) — все ради того, чтобы позаботиться о безнадежно озверевшей супруге Лане, направленной в свежепостроенный реабилитационный центр для мутировавших в животных людей. Вскоре на новом месте у Эмиля прорезаются острый нечеловечий слух, клыки и когти, а спина обрастает шерстью. Но, несмотря на метаморфозы далеко не переходного возраста, на отца подросток все равно смотрит волком и ничего ему не говорит.
Вооружившись томами Борхеса, Лафонтена и Руссо, «Королевство зверей» без особого труда можно вообразить едва ли не этапным высказыванием о предсмертной агонии загнанной в тиски цивилизации человеческой мысли, переходящей в свободолюбивый звериный рык. Да только профессорского ума в фильме режиссера Кайе на самом деле столько же, сколько в «Освободите Вилли», фестивальную пародию на который к финалу он благополучно напоминает. Это типовой концептуальный аттракцион с арт-претензией — в былые времена миньоны голливудских воротил уже вереницей выстроились бы у офиса Canal+, чтобы выкупить права на ремейк. «Еда как речь определяет твое место в этом мире», — упрекая сына за поглощение чипсов твердит Франсуа. Следуя этому умозаключению, логично было бы предположить, что грызущие сырое мясо «создания» (как принято тактично называть экс-родственников) — все же хищники, однако последующие два часа посвящены поиску осознанного гуманизма в оскотинившихся беглецах — до центра пациенты не доезжают и расходятся кто куда.
Так быть с ними на равных или отпустить в лес? Кайе мнется, уходя от ответа, иначе полетит удобная вариативность собирательного образа инаковости, на которую при желании можно натянуть аналогию с любым меньшинством, гонимым современным жестокосердным обществом. У Эмиля есть одноклассница с СДВГ? Она-то, в отличие от нетолерантной шпаны, поймет его без слов. Неотесанный класс работяг, скрипя зубами, терпел строительство клиники для «животных» по соседству? К финалу все они непременно возьмутся за ружья и вилы. Быть мутантом — и школьный буллинг, и расизм, и ксенофобия, а в случае Эмиля также анархичный период пубертата. «Вот в Норвегии практикуют принцип сосуществования», — вполголоса подмечают сочувствующие. Устами Франсуа (других изречений он не выучил) Кайе по несколько раз произносит цитату Рене Шара о том, что сострадания не заслуживают те существа, что не желают меняться. Начать режиссеру стоило бы, впрочем, со своего фильма, чтобы его манипулятивность не выглядела как избиение щенка хозяйским сапогом.
[STAT_ART_0.5]
«Шопоголики» (Une année difficile)
Смотивированные посетить тусовку экоактивистов раздачей бесплатных снеков (просроченных) и пива голодные мужчины с непомерными кредитными долгами — Альбер (Пио Мармай) и Брюно (Джонатан Коэн) — присоединяются к сообществу, заинтересовавшись концепцией избавления людей от лишнего хлама — в расчете прикарманить и сбыть чужое барахло. Но сердцу не прикажешь, и когда один из них всерьез влюбляется в предводительницу группы по кличке Кактус (Ноэми Мерлан), фанатики начинают казаться вполне себе дружелюбными, а демонстрации — увлекательными.
Тандем Накаш-Толедано продолжает выступать миротворцами, объединяя конфликтующий социум — еще бы их об этом кто-то просил. То, что успешно (может, и случайно) получилось в душеспасительном «1 + 1» (вероятно, за счет реальной истории), на последующих «Самбе», «Праздничном переполохе» и «Особенных» свелось к безыдейному функционалу публицистического мейнстрима, непременно озвученного сыгранной на пианино трагической мелодией. Не герои, а ходячие рекламные проспекты общественно значимых инициатив — немодельной, естественно, внешности, рядить французских топ-актеров под пассажиров пригородной электрички — отдельный фетиш дуэта.
На сюжетную завязку «Шопоголиков» можно придумать с десяток классных комедий, но Накаш и Толедано взялись объяснить зрителям, что экоактивистам человеческое тоже не чуждо. Акционизм Кактуса и Ко едва ли разумнее идиотических эпизодов омовения краской живописных полотен в европейских галереях — устроить пробку, сорвать показ мод, ворваться на саммит, в музей естествознания и скотобойню. По всему эта серия мелкого хулиганства должна казаться чем-то настолько увлекательным, что быстро избавляет двух пройдох от мании набирать микрозаймы, да только Альбер и Брюно не выглядят зависимыми — это все те же Мармай и Коэн (последнему привычно достался галактических масштабов придурок) в обстоятельствах плутовской нищеты.
Вызволять должников из долговой ямы вызывается волонтер благотворительного центра (эпизодический Матье Амальрик), что сам оказывается лудоманом и в совершенно необязательной серии сценок пытается попасть в казино, прикинувшись кем-то другим (не обошлось без накладных усов). Это настолько обескураживающая эскапада гэгов, что Накашу и Толедано, очевидно, заказана дорога прямиком на площадку какого-нибудь стыдного тв-скетчкома.
[STAT_ART_1]«Король улиц» (Omar la fraise)
Омар (Реда Катеб) по прозвищу la fraise — чаще переводится как «клубника», но иногда употребляется и в значении сверла, — попавшись на ограблении (в судебном деле не обошлось и без других прегрешений), лишает себя Парижа на веки вечные. Вынужденный побег в Алжир — с малой родины экстрадиции не предполагается — сулит жизнь в авторитете роскоши, но заправского бандита заедает ностальгия. Уехавший вместе с ним вассал, партнер, подельник, советник и просто лучший друг Роже (Бенуа Мажимель) принимает пенсию с завидным терпением, но и его безвозвратно забирает местная улица.
До Парижа — путь в 20 лет, срок, который придется отсидеть, стоит только переступить границу. Любимые улицы, бистро, власть и люди — мираж, что в особенно жаркий полуденный зной видится счастливым наваждением, стоит улечься у пустого недостроенного бассейна на новехонькой вилле. Вместо соратников конкретного склада ума — неторопливые рабочие, знающие французский не лучше языка жестов, и ушлые мелкие бандиты, лебезящие при встрече с легендой, рассчитывая на одобрение, а то и крышу. Если «Король» и начинается с обескураживающе суетливого эпизода уличной наркотрафик-потасовки, где между встречей расторопных юношей, вырезающих друг друга посреди бела дня, камера выхватывает добродушного вида бабульку, приговаривающую: «Добро пожаловать в Алжир», то заканчивается на совсем иной, примирительной ноте, будто взрастившее предков героя место совсем уж перестало на него огрызаться. За те полтора часа, что Омар будет томиться, бездельничая (по своим меркам) в душном особняке, местном клубешнике, кондитерской фабрике, которую вынужденно приходится брать под опеку — нужно же чем-то заняться, — прозвучит достаточно упоительных баек о былых парижских победах, истории появления пресловутого двузначного прозвища и прочих фантазий на тему того, как можно быстренько подняться даже там, где песок забивается в обувь.
«Король» — энтертейнмент, который в лучшие моменты напоминает разматывающий и размаривающий приятельский чилл. Режиссер Белькеддар, точно мелкий пройдоха, чуть что кидающийся именами старших, (без)сознательно цитирует всю старую и не очень школу режиссеров (от Карне до Одиара), посвятивших не один фильм таким же тяготеющим к лирике, не самым приятным бычарам. Но что в этой истории неподдельно, так это элементарно величественная мысль о том, что по-настоящему полюбить родину можно, только полюбив женщину.
[STAT_ART_3.5]«На ветке» (Sur la branche)
Выписавшись из психоневрологического санатория, Мими (Дафна Патакия) не торопится следовать рекомендациям и спешит вернуться в мир юриспруденции. Она с большим трудом устраивается уборщицей в бюро рассорившихся супругов и нечаянно посреди ночи принимает звонок заключенного по имени Кристоф (Рафаэль Кенар), просящего помощи мэтра Руссо (Бенуа Пульворд). Под натиском набившейся в его ассистентки Мими давно лишенный правового статуса бедовый адвокат соглашается разобраться в деле — куда более элементарном, чем им кажется.
Из приятного — даже в копеечной абсурдистской комедии, все гэги которой относятся к своеобразию мышления здешней Амели из рехаба, причиной для заточения Кристофа оказывается кража антикварного издания Пруста. Выдающийся артист Пульворд за последние годы настолько навострился играть неуклюжих дядь в затяжном кризисе среднего возраста, притаившихся за пару шагов до незавидного статуса босяка, что все его мелко-аферистские пантомимы вполне способны хотя бы частично оправдать этот разочаровывающе неостроумный фарсовый антидетектив. Как и многих других уязвимых героев себе на уме, Мими тянет к морю (почувствовать себя вольной пташкой), и нетрудно догадаться, какой мнимоэскапистский хеппи-энд ей уготован. Прием, в общем, безотказный, и Патакия (бесноватая подруга героини Виржини Эфира в «Искушении» Верховена) достаточно трогательно хрупка, чтобы не сфальшивить в эксцентрических припадках, но, как и блаженную бедняжку, этот фильм бросает из крайности в крайность, и какой бы увлекательной ни была дисфункциональная ахинея такого оправдательного монолога, в деталях ему едва ли удастся поверить больше, чем в очную встречу с Прустом на Монмартре наших дней.
[STAT_ART_2]