«Иди ко мне, детка» (She Came to Me)
Пребывающий в перманентной депрессии (и творческом ступоре) оперный композитор Стивен Лоддем (Питер Динклэйдж) в тусовке слывет хрупким гением, что во время светских раутов прячется за декоративными катками, чтобы отмерить свой пульс. На очередном витке сочинительской тоски его регламентирующая все и вся супруга-психотерапевт Патриция (Энн Хэтэуэй) с утра пораньше отправляет благоверного потеряться в толпе. Выгуливая такого же смурного, как и он, французского бульдога, Стивен находит временное пристанище в кабаке за стопкой виски, где знакомится с водителем буксира Катриной (Мариса Томей), с ходу оповещающей о своей пагубной романтической зависимости (с парой запретительных ордеров). Нечаянный смол-ток у барной стойки спустя пару часов заканчивается в корабельной постели. Перепуганный Лоддем пишет по мотивам адюльтера оперу про убийцу, что заманивает людей на катер, убивает их и ест. На премьеру приходит Катрина, предполагая, что музу и автора может связывать только любовь.
На месте открывшихся Стивену чувственных приключений — стоило всего-то выйти за порог своего дома — мог быть и пересказ подсюжета про его пасынка Джулиана (Ивэн Эллисон), юного эко-осознанного креатора, влюбившегося в Терезу (Харлоу Джейн), не менее инициативную девушку (из куда более скромной семьи) на пару несовершеннолетних годков младше. Так, «Детке» легко удалось бы приписать шекспировскую литоснову, а сам фильм классифицировать как модерновую версию классики с характерно-выспренной интонацией оставившего заметки на полях интеллектуала, понемножку сведущего и в опере, и в психотерапии, и в прочем, что можно обсудить за коктейлем на богемном приеме с обязательным вечерним дресс-кодом. Поздние фильмы Ребекки Миллер, дочери Артура Миллера и режиссера, что в массовом сознании принято вспоминать со сноской на ее брак с артистом Дэй-Льюисом, отчаянно напоминают творчество других начитанных кинематографистов — естественно, вышедших из снобистских нью-йоркских кругов. Если «План Мэгги» — кино под Баумбака (еще и с Гретой Гервиг!), то «Детку» легко представить за авторством Вуди Аллена, если бы тот разучился редактировать свои тексты и имел о неврозах только умозрительное представление (совершенно ими не страдая).
Утомившаяся от пороков своих пациентов психотерапевт, грезящая жизнью в уютной келье. Композитор-гений, выдумывающий что-то выдающееся исключительно после того, как ввязывается в авантюры. Ромео и Джульетта, по самонадеянной глупости отца последней вынужденные искать штат с пониженным возрастом брачного согласия. Домработница из Польши (мать Терезы), в которой зреет независимость от мудаков-мужчин. И, конечно же, Катрина со своим воспитанным на телевизионных мелодрамах недугом. Несочетаемой эксцентрики здесь на все классовые лады — буржуазной и пролетарской, словно кто-то решил сделать второстепенных недотеп из ромкомов главными героями болтливой бродвейской пьесы. Миллер упивается жанровой чрезмерностью, и ее водевиль вместо привычной иронической усмешки будто бы скрывает нездоровую ухмылку. «Детка», что и ее героиня, до головокружения страдает сентиментально-любовной зависимостью — только в запретительных ордерах обыкновенно нет ничего смешного, а комическим чудачеством легко прикрыть и маниакальный психоз.
[STAT_ART_1.5]«Клетка ищет птицу»
Две подружки-старшеклассницы Яха (Хадижа Батаева) и Мадина (Мадина Аккиева) после уроков (в любое время года) гуляют по полю и хохоча скатываются с горки. Летом, за неимением школьной повинности, активному досугу на пленэре мешают разве что домашние хлопоты — однако этот июнь сулит не только получение дипломов, но и перспективу замужества. Пока при виде местной непричесанной шпаны, рассекающей по окрестностям на родительской развалюхе, кокетливая Мадина переглядывается с лидирующим в стайке рыжим парнишкой, Яха протестно морщится, предлагая обходить токсично-маскулинных соглядатаев стороной. Она просто любила скатываться с горки… но на горизонте замаячил насильный (и выгодный) брак — значит, никакой свободы и полуденного валяния в траве.
Яха выросла в женском царстве (мама, сестра, тетя), а в окрестностях ее деревни если и водятся мужчины, то молодые — старшее поколение либо немощно, либо в кадре отсутствует (нависая тенью домашней тирании), либо покоится на кладбище в числе жертв Второй чеченской — этому обязательному для сокуровских учеников мотиву исторической травмы (см. аморальный снафф-сеанс в «Тесноте») в «Клетке» посвящена целая сцена. Обозначенная в названии птица, как и полагается, завершая период пубертата, расправляет крылья и неожиданно для себя упирается в прутья — хотя вокруг тишь, гладь да небесные своды. Никакого разнообразия вязкое бытие в полупризрачной провинции не сулит, что во времяпрепровождении Яхи, при первом же появлении играющей в чистом поле с палкой, что в сплошь пернатом образном ряду. Девушка общается с птицами — те, естественно, отвечают. Пока ее сестра (Фатима Елжуркаева) жалуется на супруга, грозясь от него сбежать, Яха поглаживает в руках фигурку… птицы, после чего вместе с Мадиной еще и собирает перья (просто так). По нарастающей к финалу она сама должна была бы обнаружить на месте носа клюв.
Но единственные уготованные героине трансформации — конформистского толка, ведь, если сбежать по невнятным причинам не удается, всегда можно выбрать себе клетушку попросторнее. И пока бьется трепетное девичье сердце, в дидактике школьного сочинения агонизирует деревня, потому что все уезжают, желая себе лучшей жизни. Образовываться в городах вроде бы хочет и Яха, но многообразие ее хобби — скатываться с горки кайфово в любом настроении — намекает на то, что эти надежды — лишь блажь. Сопровождают чаяния присущие роману воспитания воспроизведенные стенограммы разговоров на кухне, состоящие исключительно из хтонических реплик. «Куда ты от мужа уйдешь? А сын?» «Надо потерпеть!» «Многие ради детей живут, и ты сможешь». «Ты мне еще спасибо скажешь». Яху абьюзит даже младший брат (пяти лет от роду), утверждая, что та разучилась готовить. Но, в отличие от своих героев, ученики сокуровской мастерской (в подавляющем большинстве), снимающие примерно один и тот же фильм о региональной несвободе — художественно отличимый в зависимости от насмотренности: режиссер Мусаева вот любит Андреа Арнольд и повторяет за ней, — с легкостью вырываются из той клетки, о которой со скорбным бесчувствием слагают легенды.
[STAT_ART_1.0]