Твой альбом связан концептуально с романом Мариенгофа «Циники». Но в романе москвичи живут в повседневном ужасе, а нынешние обитатели Москвы в массе своей живут, как будто ничего не происходит.
Я могу судить о людях, с которыми я непосредственно общаюсь, с моим близким кругом — разговоры на кухне скорее. Близкий круг избеганием не занимается, но да, внешне, декоративно все выглядит — так, как ты говоришь, пожалуй.
Такой пир во время чумы.
Да. Частая же рецензия на «Циников» Мариенгофа, что это «любовь во время чумы». То, о чем мы с тобой говорим, больше похоже на пир, чем на любовь. А то, о чем я написала, это все-таки ближе (я надеюсь) про любовь, чем про пир.
Потому что ты все равно остаешься ранимой и уязвимой?
Блин, даже сильнее. Я чувствую по себе, что у меня раскачалась эта уязвимость. Все ранит.
Но ты занимаешься гештальт-терапией и йогой — это помогает тебе?
Сложно сравнить, как бы это было, если бы я себе не помогала. Ты знаешь, с тех пор, как у меня есть моя 4-летняя девочка, моя обязанность — держать свое ку-ку в какой-то стабильности. Понимаешь? Поэтому я прибегаю ко всем доступным методам, чтобы себя каждое утро собирать.
Я читал твое старое интервью, 2015 года. Там у тебя спрашивают: «Ты в Москве три года живешь. Успела полюбить город?» И ты отвечаешь: «Я же по любви сюда переехала, по личной любви, а город полюбила уже постфактум. Не знаю, какие проблемы могут быть у людей с Москвой».
Прикольно. Я этого уже не помню, конечно, но интересно.
Сейчас, я понимаю, проблемы все-таки возникли, и ты переехала в Турцию?
Мой кейс отличается от популярных нынче. Вообще, накануне Турции мы жили в недальнем Подмосковье, каждый день все равно мотались по делам в город, очень утомились от дороги и всерьез подумывали, как бы так все устроить, чтобы перебраться все-таки в город. А в Турцию мы полетели зимовать сразу после Нового года. Оказалось, нам понравилось. На самом деле жизнь в Анталии, мне кажется, удобна, если у тебя маленькие дети или если ты на пенсии. А потом уже, конечно, и внешние обстоятельства добавились в эту копилку.
Местный культурный колорит влияет на твое творчество?
Ты знаешь, я думаю, что на творчество вряд ли влияет, но на мою психику в целом — да. Я сначала очень остро реагировала на здоровых, половозрелых мужчин в расцвете лет, которые могли выйти из своей лавочки средь бела дня (в будни в два часа дня ни одного клиента) с чашкой чая, с сигареткой, смотря в горизонт. (Смеется.) Я думала: «Как ты можешь, у тебя же ни одного клиента, почему ты стоишь и смотришь в горизонт? Надо же работать, надо же стараться что-то делать!» Постепенно, знаешь, попускало, попускало, и вот я уже какие-то вайбы сама начала испытывать: меньше напряжения, меньше суеты.
То есть тебе эта созерцательность передалась?
Не знаю, созерцательностью они там занимаются или чем-то еще, но они не спешат. Я с ними напрямую об этом не говорила. Честно говоря, не хочется просто разрушать свое впечатление. Вдруг я пойму, что это просто лень, например, или незнание, что делать.
Есть ли точная грань между ленью и созерцательностью? У некоторых поэтов блаженная праздность приравнена к мудрости — особенно если ты можешь себе это позволить.
Да, я об этом и говорю. Что мне нравится из своего опыта проживания в Анталии? То, что глядя на местных жителей, я сначала сопротивлялась, а потом сама стала себе позволять эту минуту ничегонеделанья. И что? В этом состоянии случаются озарения, вот что!
Получается, у тебя сейчас впервые такая ситуация, что ты едешь в турне по России не из России, а из-за границы. У тебя практически заграничное турне?
(Смеется.) Да, смешно.
Тебе требуется усилие для выхода из созерцательности в активную фазу?
Главное усилие заключается в разлуке с дочерью. Это сложно. Организационно механизм давно отлажен. Я первый раз летела на гастроли, когда ей был месяц. Понятно, что и отец, и детский сад, и какое-то комьюнити свое детское существует, но нам в разлуке тяжеловато. А так, собраться в активную фазу? Мне кажется, я из нее особо и не выхожу. Хочется после этой активной фазы принять усилие и ничего не делать некоторое время.
Я очень тоскую по... Не знаю, можно ли тосковать по опыту, которого как будто бы почти не было. Но есть такое ощущение: хочется фокуса только на ребенке, только на чем-то домашнем, на том, чтобы не один раз в месяц, а на протяжении какого-то количества дней можно было только сходить на пляж или спрашивать: «А что мы сегодня хотим? А сегодня мы хотим персики!» И вот только этим и позаниматься. Перед туром всегда же есть сочинение альбома, запись альбома, сочинение промо-альбома. Это все длится уже довольно давно. Но я люблю это. Просто эта фаза продолжительная.
Как у вас создавался альбом с Дмитрием Емельяновым? Участвует ли он как-то в выступлениях?
В выступлениях он не участвует уже давно: мы с Димой не виделись больше года, и это первый альбом, который мы записали полностью на расстоянии. Но у нас не сильно изменилась работа. Я сочиняю песни сами по себе и высылаю ему демки на аранжировку. Единственное, я впервые в жизни голос записывала вообще без него. Сама нашла студию в Екатеринбурге, сама нашла с кем писать.
Это, кстати, оказалось интуитивным решением и в итоге — очень правильным. Я поехала туда на каникулы к родным, у дочки было свое турне по бабушкам и дедушкам. Символично вышло, что и первый альбом, и голос в последний альбом в концепции «Обе Две» я записывала там.
Ты уже распускала проект «Обе Две». Тебе сейчас видится это более окончательным, чем тогда?
Тогда это было романтическое, импульсивное решение по личным обстоятельствам. Сколько мне там было? 25, 27. Очень мало жизненного опыта. Я лежала на кровати и была всерьез убеждена: сейчас поднимусь и смогу только картофель фри в «Макдоналдсе» продавать, ничего более. Я в это верила абсолютно искренне, но это было что-то очень эмоциональное, с чем я не справлялась. Это была, знаешь, депрессия.
А сейчас я же не ухожу из музыки. Но мне уже 140 лет, и я не могу стоять под словами «Обе Две». Особенно с учетом того, что я каждый раз не знаю, с кем буду играть следующий тур. Думаю, мне нужно перепридумать это все.
Артисты так отчаянно цепляются за свои бренды и стейджнеймы и выкупают их у лейблов за миллионы долларов. А ты с такой легкостью расстаешься со своим главным брендом.
Ты знаешь, да. Я давно уже, на самом деле, этого хотела. Но меня что-то все отговаривали именно по причине брендинга. Не знаю, может быть, та же терапия сыграла свою роль. Я услышала этот альбом, когда Дима мне начал первые аранжировки присылать, и абсолютно убедилась, что у меня нет других людей, уже и спрашивать ни у кого не хотела. Короче, уже не стала дожидаться поддержки в этом решении.
Тем не менее альбом выходит под брендом «Обе Две»?
Да, потому что все равно резких движений делать не стоит. Мне кажется, переход должен быть плавным. Но эту музыку я хочу взять с собой в следующий путь.
Ты новое название уже придумала?
Нет. Мне кажется, надо пройти вот этот этап, который сейчас происходит. Потом просто пожить немножечко. Я на 99% уверена, что это будет или Катя Павлова или Павлова. Не готова зарекаться, но, скорее всего, это будет так. Меня же все равно знают как Катю Павлову из «Обе Две».
Как Роджер Уотерс, который всегда в скобках указан как «экс-Pink Floyd».
(Смеется.)
Почему у тебя три концерта во Владивостоке?
Слушай, сама не знаю, как так произошло, но это спасибо суперагенту. Там будет какой-то культурный форум. Мы играем один основной концерт в рамках «Циники»-тур, один акустический, один какой-то такой — в общем, разнообразие жанров. Я обожаю Владивосток. Мне кажется, у нас там нормальное количество публики, но туда обычно бывает сложно долететь. Поэтому мы решили выступить оптом — я вообще хочу неделю во Владивостоке провести.
Там, наверное, тебя манит дальневосточная кухня, всякие кальмары.
О да! Я просто мечтаю об этой встрече — с устрицами, гребешками и китайской кухней на рынке.
Это круто, что ты находишь в себе силы радоваться таким простым вещам, хотя… Гребешки не такая уж простая вещь.
(Смеется.) Ну да. Но у меня есть этот скилл — находить посреди ужасов прекрасное и простое.
Твой новый материал уже отскакивает от зубов?
У нас сегодня (интервью записывалось за неделю до официального релиза «Циников». — Прим. SRSLY) будет первая репетиция — там мы и узнаем, что у меня отскакивает от зубов. Но это, конечно, надо все впевать. Причем впевать на репетициях и впевать на концертах — это тоже разные практики. Потому что, как тело начинает жить, с песней взаимодействовать на сцене, я примерно могу предположить, но пока несколько раз не выйду именно в зал... Дальше, в процессе концертов, я начинаю узнавать: а вот здесь мне нужно будет вдохнуть, оказывается, потому что вот здесь, оказывается, я вот так двигаюсь. На репетициях все равно так не отрабатывается.
А еще я же буду играть на клавишах впервые в жизни. То есть как впервые в жизни? Я же в OQJAV это делала иногда. Но в OQJAV я не на авансцене стояла и изначально играла эту роль — ну взяла тут бас побаловаться, ну что-нибудь на клавишах потыкала. Мне было нормально этим прикрываться, довольно комфортно.
А сейчас ты клавишница-клавишница?
Я играть-то буду три песни за всю программу. Во-первых, две из них на альбоме практически полностью под клавиши (там клавишный аккомпанемент), и еще красота в виде струнных там звучит. Когда мы ездили с Димой Емельяновым, то он-то мог на всем играть и менять инструменты. Сейчас, кстати, гитарист Игорь Грибов будет временами на басу играть, временами на гитаре.
Короче, деваться уже было некуда, и стало понятно, что надо садиться за инструмент и учиться самой себе аккомпанировать. И вот будет такой опыт. Об этом я правда волнуюсь, на этот счет у меня есть тремор. Не знаю, что это за затык такой, но я не могу себе позволить такую концепцию — мол, ну как-то тут побалуюсь. Мне надо сделать это хорошо, а я еще не умею делать это хорошо, поэтому тренируюсь при каждой возможности.
С другой стороны, это дает тебе самой некоторое разнообразие сценического поведения.
Безусловно. В это любопытство я и шагаю.
Нам остается в заключение поинтересоваться, есть ли представление уже о том, когда будет объявлено о твоем новом воплощении, о твоем новом имени?
У этого нет срока. Видишь, я нарочно не делаю из этого какой-то суперновости, не раздуваю истерику. Я спокойно сообщила в соцсетях, что план такой и это произойдет не сегодня, потому что группа сейчас выпускает альбом. Именно группа «Обе Две» выпускает новый альбом. Этот материал должен пожить какое-то время. Думаю, что весной, может быть, я дам себе время прямо не думать. Мне нужно время, чтобы вообще не думать об этом. После того, как я до критической массы донедумаю, то потом ко мне мне наверняка придет это озарение, и уже тогда я выйду с заявлением. Почему-то у меня в голове есть условный год — откуда он взялся и чем он обусловлен, я не знаю, но давай прикинем, что это примерно год.
Может быть такое, что кто-то тебя назовет, например, случайно на каком-нибудь мероприятии гребешком, и ты скажешь: «Да, точно, я Гребешок!» И назовешь себя так.
(Смеется.) Ну давай не будем исключать это безумие.