Новые хорроры. «Бугимен», «Нефариус», «Изломы разума», «Этот дом»

«Бугимен» (The Boogeyman)

После гибели супруги в автокатастрофе, одичавше-бородатый психотерапевт Уилл (Крис Мессина) окружает себя пациентами, чтобы в конце каждого сеанса слышать приободряющее: «В сравнении с вашими, мои проблемы ерунда», тогда как своих безутешных дочек — малютку Сойер (Вивьен Лира Блэр) и трудного подростка Сэди (Софи Тэтчер) — упрямо сплавляет на беседы по душам с авторитетными коллегами. Однажды к нему на прием напрашивается мрачный тип с эмо-челкой по имени Лестер (Давид Дастмалчян), сходу рассказывая о том, как Нечто поочередно «высосало жизнь» из его детей. Тотчас, под левым предлогом растревоженный Уилл отлучается названивать 911 — но какой от этого прок? Лестер принес с собой заразу, Бугимен уже облюбовал уютное местечко под кроватью Сойер и покидать дом голодным не собирается.

Вечером трудящиеся вполсилы настольные лампы оставляют по всему дому благоговейный полумрак. Ночью никтофоб Сойер старается бродить по длинным, темным коридорам со светящимся шаром в руках — на безделушку заготовлено сразу несколько трюков, например, перекатывание мяча в кромешную черноту и обратно от жилистых лап бабайки. Даже ленивый телепросмотр проходит исключительно в синеве голубого экрана! Все эти допущения — для того, чтобы с разницей в пять минут в углу что-то шевелилось, в щелке приоткрытого шкафа мерещилось, а в глубине чулана копошилось. Если отец перебрасывает ответственность за своих детей на других специалистов, прикрываясь врачебной этикой, то авторы «Бугимена» изначально оказываются в оправдательной позиции, ссылаясь на то, что адаптировали рассказ Стивена Кинга (и то, вольно, в обрывистом прологе) — да так громко, будто повторили за прозаиком слово в слово.

У режиссера Роба Сэвиджа («Британия», «Родственные души»)  достаточно развита культура кадра, чтобы все это недоразумение про папу, который никого не слушает, и дочурок, даже после первых набитых буги-шишек (и прочих увечий) забирающихся в самые темные места своего жилища, выглядело, как мрачноватое семейное ретро-приключение спродюсированное Спилбергом (есть соответствующая цитата из «Полтергейста»). Когда Бугимен переходит из плоскости воображаемой — зрителю преимущественно демонстрируют его конечности и силуэт, в физическую — в вид бюджетного CGI-богомола-дементора, замечаешь, что это не иллюзия, а дешевый трюк: заметны веревочки, ловкость рук, испарина на лбу и прочие усилия. Смотреть в темноту, пока она не всмотрится в тебя, очевидно, было эффективнее. Как предписывал Юнг: «Где твой страх, там и твоя задача», Сэвидж относится к жанру с тем же прагматизмом. Победа над заразным (будто кто-то пытается повторить прошлогоднюю «Улыбку»), пожирающим слабых Бугименом, лишь знак освобождения от цементной плиты прошлого на груди Уилла и его девочек. Если злосчастная инфернальная крокозябра — образ потери, то герои стараются не свыкнуться с ней или отпустить, а избить до полусмерти и закрыть за собой дверь. Сомнительная борьба с проблемой — либо быть сожранным, либо спалить память до тла. 

[STAT_ART_1.5]

«Нефариус» (Nefarious)

Лощеный доктор психиатрии Джеймс Мартин (Джордан Бэлфи), наведывается в оклахомскую тюрьму, чтобы дать профессиональную экспертизу перед смертной казнью серийного убийцы Уильяма Брейди (Шон Патрик Флэнери — брат и напарник Нормана Ридуса в «Святых из трущоб». — Прим. SRSLY). Признать заключенного невменяемым = оставить того в живых, но и толпа, и надзиратели требуют крови. При встрече взъерошенный Брейди представляется демоном Нефариусом, предлагает сделку со своим хозяином и утверждает, что Мартин — чью биографию тот пересказывает в википедийных подробностях — непременно совершит сегодня три убийства.

В пересказе все это звучит намного краше. «Нефариус» — настоящий христианский хоррор в самом прямом смысле: его производством занималась кинокомпания с говорящим названием Believe Entertainment, ориентированная на американского религиозного зрителя. Бизнесмен обретает семью отринув все излишне-роскошное мирское («что, если…»). Профессор-атеист в споре с верующим студентом начинает сомневаться в своих рациональных убеждениях («Бог не умер»). Алгоритм в общем един — духовное потрясение ждет и Мартина, отрицающего как ангелов, так и демонов. «Нефариус» — троянский конь, заход на территорию хоррора, а, значит, и несведущего зрителя. Лампочки взрываются. Артист Флэнери (сбитые летчики на ведущих ролях почти в каждом проекте Believe Entertainment — check) морщится изображая нервный тик и показушно ломает себе пальцы. Убийства, предназначенные Мартину, конечно, носят скорее символический характер вины — эвтаназия, аборт, смертная казнь, словом, все, что отрицает религия.

Иногда все это и правда жутковато (с угрозами подарить человечеству темное Евангелие) и занятно, как дурные, но увлекательные диалоговые триллеры 90-х. Правда, при всех благих намерениях резидентам Believe Entertainment не хватает хорошего вкуса. Христианское кино зачастую снимали и великие режиссеры, почему не найти хотя бы компетентного в жанре ремесленника — неясно. Пока же этот сеанс что-то среднее между плохой серией «C.S.I.: Место преступления» и пойманной в 4 утра теологической радиопередачей.

[STAT_ART_1]

«Изломы разума» (Jagged Mind)

Каждый раз, когда арт-куратор Билли (Мэйси Ричардсон-Селлерс) не откликается на заигрывания у барной стойки и проводит вечер, как ей того хочется, случается одно и тоже — оцепенение, кровь из носа, провалы в памяти. И вот, девушка вновь в злополучном баре (в тот же час). Снова заманчивые заигрывания да и отказаться от предложенного бокала вина почему-то совсем не удается (и не особо и хочется). Так, Билли застревает в отношениях, где она слишком часто выпадает из реальности и изредка, в полубреду, видит сценки, где ее партнер ведет себя, как агрессивная, капризная сволочь.

«Эффект бабочки», топорно адаптированный под условия абьюзивных отношений (зачем-то). Билли опасается наследной деменции, но ее припадки провоцирует гаитянская магия (?!) — ею, понятно, обозначена терпимость к истерикам и выходкам «любимого человека», ведь героиня просто не запоминает плохого. Где-то на задворках этого полуторачасового дежавю, похожего сразу на все плохие фильмы как про газлайтинг, так и про утомительные путешествия во времени, кроется действительно любопытная дискуссия о том, не является ли попытка переписать прошлое к лучшему — осознанием «чувственным агрессором» своей вины, а, значит, и способности меняться к лучшему. Впрочем, авторы «Изломов» в оценках безапелляционны, гаитянская мифология в сюжете — декоративная экзотика как сувенир-дешевка, из-за своего диковинного внешнего вида занимающий видное место в квартире. «Неряшливость — это сексуально» твердят с экрана, словно бы осознанно на словах оборачивая недостатки фильма в его достоинства, правда, по отношению к зрителю — это тоже форма газлайта. Билли слишком поздно начинает гуглить имя человека, с которым провела несколько месяцев, — лучше не повторять ее ошибок и просто избежать встречи с этой картиной. Если бы это была хтоническая русская мелодрама про приворот, и то было бы интересней.

[STAT_ART_0.5]

«Этот дом» (Cette maison)

Снятое на 16-мм кинопленку эссе о призраках, которые взрослеют вместе с нами, пока память об утрате не стерлась и велик соблазн вернуться к ее обстоятельствам, перебирая в голове варианты «что если бы?». Режиссерка Мириам Чарльз реконструирует травму — смерть своей 14-ти летней двоюродной сестры, убитой и изнасилованной в собственном доме, но опускает воспроизведение самого преступления, фиксируя диалог дочери/матери до и после, вне времени и пространства.

Снова гаитянская фактура и неприметные безделушки, но на этот раз заряженные идеей, воплощения прошлых жизней, мечтаний и (не)родившихся детей. Такая же безделушка и «Этот дом» (не путать с одноименным мультсериалом от Netflix) — тотем, в котором спрятаны мысли, страхи и надежды. Надежды питают жизнь — крепнет и образ девушки. Подростковый комбинезон, длинные, полные непосредственности косички. Это черты такие же крепкие, как каркас дома, где произошло жестокое, беспощадное убийство. Время может сорвать его крышу и стены — да так, будто там никто никогда и не жил. Тем не менее там останется его набросок — который, как и неприятное воспитание, хочешь не хочешь, но оставит свой след. Прервавшееся взросление жертвы — ряд фотоснимков, у которого нет продолжения. Монохромные портреты матери и бабушки. Младенец в пеленках. Фото ребенка с матерью в интерьере. Портрет подросшей девочки для школьного альбома. И пустота. Эту лакуну и должно заполнить это скорбное сочинение. Что может опустить тяжесть на сердце? Осознание того, как сложна, ценна и важна жизнь. Может, это и не слишком мастеровитое напоминание, но оно точно небезразлично.

[STAT_ART_2]