Июнь
«Дыхание» (Respiro)
Каждый подросток воображает себя наследным принцем своего городка. Паскуале (Франческо Касиса) полноправно (по его мнению) заведует островом Лампедуза. Вместе с друзьями (шпаной), напоминая пирата в повязанном на голове багровом платке, он устраивает темную чужакам-подросткам. Спускаться с небес на землю приходится ежедневно: в рабочие часы — чтобы собирать ящики для улова старших, и даже дома — когда соседский мальчишка, которому Паскуале чудом не выбил глаз выстрелом из рогатки, приходит с отцом. Индивидуальное бунтарство передалось парню от матери — Грации (Валерия Голино): обнаженной она купается в прибрежных водах и совсем не стесняется своих эмоций, разздразнивая местных консервативных зануд. Все усложняется, когда отец Паскуале — рыбак Пьетро (Винченцо Амато), — устав от поучений «лучше присматривать за своей женой», задумывается о том, чтобы отправить ее в миланскую лечебницу.
Осязаемый симулятор устланного белесыми камнями Средиземноморья. Сицилийский остров-кит разминает расположенные в темных гротах своды грудной клетки и делает вдох. Его respiro — свободолюбивая Грация, женщина, чье слегка безумное очарование описать так же сложно, как и объяснить значение ее имени. Изящество? Грубо. Красота? Прямо. Движение? Жизнь. Вот и Лампедуза живет в своем ритме, от улова до улова. При всем нагреваемом солнцем просторе этого края режиссер Криалезе видит его гармонию в тесноте, ведь единство местных в том, чтобы быть как сардины, ими же пойманные (и не в банке, а в единой стае). Грация и правда биполярна: то беспричинно тоскует, то лучится счастьем, но озвучивать диагноз — удел историй куда более приземленных, ориентированных на прозу, а не лирику мятежной Лампедузы.
Криалезе возводит непредсказуемость матери Паскуале в стихийность — сегодня бриз, завтра шторм. Одна константа — паста за ужином и на первое, и на второе. Удерживать Грацию, что накрывать ее морской сетью — жестоко, угаснет она, иссохнет и остров. «Дыхание» ценно музыкой средиземноморской повседневности. Мелодией из рева весп; хлопков мокрой одежды (при порыве ветра), покачивающейся на бельевых веревках; женского голоса, напевающего в полуденный перерыв песню Пэтти Браво; всполохов волн; хора детских выкриков, ребятни рассчитывающей выиграть железную дорогу в лотерею у бабушки на развале детских игрушек. Что парни, что девушки здесь ходят стайками. Что воздух, что еда — с привкусом соли. Эта песня о чуде, принцессе, спрятавшейся в пещере, а не башне, которую должен вызволить рыцарь — если перестанет горевать и встанет с кровати.
«Лето Джакомо» (L'estate di Giacomo)
Миниатюрное, в сравнении с целым летом, запечатленное воспоминание о пикнике, проведенном у потаенного райского озера, и нескольких последовавших за ним эпизодах.
После того как документальный портрет глухого подростка, решившегося на операцию — и теперь счастливо лупящего по ударной установке, — не задался, режиссер Комодан переориентировался в ценителя одномоментной драматургии жизни. Его Джакомо счастливо проживает свое очередное (и в то же время качественно новое) лето во всей полноте простых, но эмоциональных радостей. Посматривая на воду. Изучая свое тело. Любуясь огнями парка аттракционов. Комодан не фокусируется на сформулированной героем (и обращенной в камеру) новизне ощущений. Эпизоды из летнего времяпрепровождения Джакомо без понимания контекста обретают для зрителя совсем другую насыщенность красок. Фейерверки. Послеобеденный сон. Длительные неопределенные свидания, проведенные то в прохладе гаража (все с тем же барабаном); то в танце на локальном концерте; то посреди щекочущего поля — лишь мгновения, что по меньшей мере останутся с ним навсегда. Такие есть у каждого. Есть они и у Джакомо, мы же можем подсмотреть за тем, как он по ним ступает. И не так важно, что в финале герой встретит и огорчения (все также в любви) — однообразно веселое лето было бы совсем монохромным.
Июль
«Летняя сказка» (Conte d'été)
В понедельник 17 июля на пристань Динара — что на севере Бретани — с походным рюкзаком и гитарой наперевес сходит выпускник Гаспар (Мельвиль Пупо). В ожидании Годо девушки Лены (Орель Нолин), что не оставила ни телефона, ни адреса — отчего возникают сомнения, считает ли она, что они пара, — юноша бесцельно скитается вдоль берега, пока не знакомится с бойкой официанткой Марго (Аманда Лангле), с которой оказывается приятно часами вести беседы за ежедневными прогулками по окрестностям. Вскоре на дискотеке он присматривается к своенравной брюнетке Солен (Гвенэль Симон) и по воле случая проводит с ней уик-энд. Неминуема и встреча с ветреной Леной, чье появление усложнит как выбор Гаспара, так и его плотное расписание.
Фильмы Ромера как нечаянное географическое открытие, разделенное с кем-то и этим вас сближающее. Особенное переживание, которое стоит принимать в гомеопатических дозах. По мнению Марго, так же стоит поступать и с поцелуями, ведь частить — значит привыкать. Эта не только сказка, но и моральная головоломка, похлеще прежних ромеровских уроков (речь о его цикле «Притчи с моралью». — Прим. SRSLY) — да такая хитрая, что чувственно незрелый Гаспар, накануне получивший диплом преподавателя математики, скорее испугается последствий, чем в ней разберется. Лучше уж продолжать решать уравнения и педагогические дилеммы — для сердца полезней и нервы сбережешь. Автобиографичность «Сказки» (вся история — это упорядоченный в календарный дневник юношеских волнений автора) позволяет ей быть осязаемо-узнаваемой, вплоть до случайных фраз и прикосновений, и одновременно желанной, как услышанная на дачной террасе история чужих романтических неурядиц, героем которой так и хочется оказаться и непременно поступить правильно (не то, что этот балбес).
Ведь разница между тем, как мы представляем любовь, и тем, какой громоздкой она на деле оказывается, как облюбованные Гаспаром парусники на плакатах и те выброшенные на берег щепки, из которых ты на деле этот корабль пытаешься собрать. Герой застенчив, зануден и пока не понимает, что стать настоящим музыкантом (не физиком, а лириком) можно лишь тогда, когда песня, вдохновленная общением с одной, не будет бездумно подарена другой. Также и с географией мест, предназначенных для двоих, — важно понимать, с кем делить эту летнюю сказку. Ромеру интересны влюбленные люди, ведь нет для него ничего прекрасней, чем эта уязвимая взволнованность. Тогда и случайность провоцирует приключения, и рядовые каникулы обретают смысл. Гаспар по незнанию/непониманию продолжает искать для отношений метрическую систему. Может, через пару лет, поняв что-то важное, он войдет в блинную «Лунный свет» и снова встретит смешливую Марго, с которой ему, в отличие от Лены и Солен, не приходилось быть кем-то другим.
«Год медуз» (L'année des méduses)
Вместе с буржуазной мама́ (Каролин Селлье) под солнцем Сен-Тропе топлес греется ее 16-летняя дочь Крис (Валери Каприски), хищнически посматривая на окружающих. Два года назад девушка уже соблазнила седовласого и мягкотелого друга семьи Вика (Жак Перрен) и, проверив разрушительную силу своей сексуальности, бросила за ненадобностью. Если понижать ставки — незачем играть. Новые жертвы: немецкая пара молодоженов (проверить, крепка ли), неподвластный чарам Крис (зато внимательный к ее матери), сбывающий богачам здешних наивных красавиц плут по имени Роман (Бернар Жиродо) и неунывающий Вик, жалобно посматривающий в сторону давно знакомой нимфетки. Ни минуты покоя, когда же отдыхать?!
Роман воспитания — скорее зрителя, чем его героев, — в котором неудовлетворенное желание девушки-подростка разделять, властвовать и спешно самоутвердиться в роли femme fatale неотличимо от деструктивных маний персонажей древнегреческих трагедий (исход, в общем, один и тот же). В первом же кадре, вынырнув из морской, мутной пучины, камера останавливается на видах Сен-Тропе, но впоследствии — обзор не станет яснее из-за пелены буржуазного эгоизма. Слабость — искренность. Потому слабы мать Крис, Вик и несчастные немцы, которым эти авантюры не по зубам. Каждого перемелет по-своему. Сила в этой потребительской системе координат — цинизм. Потому даже полуденный бранч стараниями Крис становится стратегическим соревнованием. Но вся эта курортно-элитная искусственность что интриг, что купли-продажи времени/тела искусно умещается режиссером Франком (он же автор одноименной книги) в образ дрожащей ладони бармена, забивающей льдом стакан с лимонно-алкогольным коктейлем. У кого дрогнет рука, тот и останется отдаленно похожим на человека, а не морскую жалящую тварь. Укус медузы — самость. Ужаленная Крис возомнила себя символом, Саломеей (как назвал ее Роман), значит, придется соответствовать. Будут и танцы. И смерти. Это фильм про то, что жадность до каждой минуты лета иногда оставляет шрамы.
Август
«Чужая» (Unrelated)
Анна (Кэтрин Ворф) — поблекшая британка 40 лет — приезжает забыться на каникулах к школьной подруге Верене (Мэри Роско), облюбовавшей вместе с семьей и друзьями съемную виллу в Тоскане. Раздражающе зрелые знакомые-одногодки настойчиво интересуются — почему одна? «Мужа задержала работа», — оправдывается она и явно недоговаривает, ежедневно ругаясь с ревнивым благоверным по телефону. Анну не прельщает проводить удушающие вечера с по-своему разочарованными в жизни ровесниками, другое дело — хмельные посиделки при свечах у бассейна с молодежью (детьми Верены и других). Но, прикидываясь раскрепощенной первокурсницей, свое несчастье не скроешь.
В поле засохли подсолнухи, понуро склонившись к земле. Увяла и Анна — по крайней мере, так считает она сама. Свой среди чужих, чужой среди своих — в дебюте режиссера Хогг («Вечная дочь») мир, каким его видит героиня, разделен поровну. На Туманный Альбион, который остался где-то по ту сторону телефонной трубки, настойчиво трезвонящей по утрам и вечерам, и написанную густыми масляными красками опьяняюще теплых ночей Тосканы, где совсем не хочется спать (если молодо-зелено). На отцов и детей, споры на повышенных тонах которых — знак поколенческого беспокойства. На солидный скотч (для пап) с негрони (для мам) и водку с тоником/пиво — незаменимую позицию в развлекательном рационе их совершеннолетних наследников.
Анна полагает, что ленно наминать шезлонги с Вереной (и Ко) — есть то самое «склониться к земле», признать свою возрастную усталость. Проблема выбора — в чью машину сесть: насупленных старших или беззаботных младших. Анна предпочитает племя Окли (Том Хиддлстон), с которым, ей нравится думать, она флиртует взглядом. Но разница между ними — мировоззренческая мудрость: для него «быть вместе» — это секс, для нее — делить не только постель, но и быт. «Чужая» — фильм про то, каково проснуться и понять, что спонтанный отпуск, ежегодно откладываемый на потом, не случился, и судорожно следовать за последним днем августа, пытаясь нагнать лето. Но обреченность этих салок не отменяет простых радостей. Итальянской пиццы, особенно сытной после стояния в очереди. Глотка горячительного, когда слезы мешают говорить. Гонок на тележках по сумермаркету в поисках самбуки. Секретов от взрослых, которые так сложно и ответственно делить. Как и «Вечная дочь», «Чужая» — про путешествие, в котором приходится не только принять, но и понять себя. За игрой в I'm a famous Анна недолго думая допытывается, что она — Иа-Иа (да и чего тут гадать). Но печальный ослик из детства полон обаяния, есть оно и в домашней рутине, и в ступающей по пятам осени — чем быстрее это понимаешь, тем проще подыгрывать чехарде времен года.
«36-й для девочек» (36 fillette)
14-летняя Лили (Дэльфин Зенту) скучает в кемпинге, плетя фенечки и засматриваясь на то, как старший брат (Стефан Моке) мучает Game Boy. Вечером, с боем (для приличий) отпросившись у родителей, он берет ее с собой на дискотеку — потому что обещал. По пути, они напрашиваются в компанию мятого и не слишком породистого плейбоя Мориса (Этьен Шико), к которому у Лили пробивается игривый девичий интерес.
27 августа. В Биаррице не то чтобы жарко — по ночам легко замерзнуть без плаща, и все кажется неправильным. Шатер при фургончике кемпинга сдувает ветром. Отец затыкает уши наушниками, лишь бы не слышать споры детей, и считает франки, потраченные на поездку к морю, обходящуюся без купаний. Его супруга предпочитает раскладывать карты, усевшись на пляже. Лили же понимает, что у нее совсем не осталось времени: скоро старость, ведь быть на пять-шесть лет старше ее 14 — конец света. В жизни нужно что-то сделать, например, распрощаться с невинностью.
В портретировании девушек/женщин знаток человеческих душ и сложноустроенной сексуальности Катрин Брейя как честна, так и нежна. Повесть для старшего школьного возраста о нередко полном разочарований сакральном ритуале потери девственности в ее исполнении — трагикомедия спонтанных ошибок, заведомо обреченное на провал упражнение в искусстве перехитрить себя. 36-й размер — на девочку, но румяная Лили примеряет на себя курточку взрослой, опытной девы, раскручивая ушловатого, печального бабника со скучной миной сытого кота. Она пыжится, изображает то холодность, то страсть, но всерьез получается только плакать, как обычно ревут тинейджеры. Брейя точно знает: тот опыт, что мы выдумываем, на ходу сочиняя в разговоре с незнакомцем тонкой душевной организации (Жан-Пьер Лео), совпадает с реальностью так же, как схожи Сикстинская капелла и граффити на районной заброшке. Лили по размеру конформисты-мальчишки и неуклюжий, быстротечный первый секс для проформы, но даже так становишься старше. Ведь вся чувственная сознательность в злополучные 14 — смущенная детская улыбка, пробивающаяся сквозь напускную сложность как задорный солнечный лучик через тучу.