Денис: Сквоты (пустующее жилье, которое стихийно заселялось молодежью. — Прим. SRSLY) — на Фонтанке, 145 и «Обводный/Газа» — его вместе со мной делали диджеи Слон, Масальский, Q-Zma, Радек. До отъезда я успел провести несколько первых в России рейвов: один в арендованном за 1000 долларов цирке, другой — в «ЛенЭкспо», в павильоне с игровыми автоматами и автодромом.
Как вы оказались в Германии? Вы же сперва были нелегалами?
Д: В 1994 году я поехал с Александром Масальским за границу, где у нас получилось заработать по тем временам огромные деньги. Вернулся в Петербург: осень, тоска в глазах людей, апофеоз бандитизма. Вокруг множество дебилов, с которыми надо общаться, разруливать… В России творилась такая шляпа — я подумал, что больше не могу на это смотреть. Сейчас, честно говоря, то же самое ощущение, хотя иногда наблюдать интересно.
Я снова уехал — у меня была немецкая виза на один день. Сошел с корабля в Гамбурге и сразу попал в клуб Peace Base Camp, где мне предложили поработать диджеем — играть эмбиент три часа в день по пятницам и субботам. Платили 300 марок в неделю и предоставляли комнату при клубе. Это было предложение, от которого невозможно отказаться, и я моментально его принял. Виза закончилась на второй день, я стал нелегалом. Но в Петербурге происходили в то время настолько страшные, безумные и дикие вещи, что визовые вопросы казались чем-то смешным. Здесь, в Германии, после Петербурга я чувствовал себя…
Влад: Как на даче!
Д: Точно. Все свободно и бесплатно. Но в один прекрасный день я разбил стеклянный стол, на котором стояли вертушки, на тысячи осколков — как стакан. Так я остался без работы и квартиры в Гамбурге. И тут знакомые ребята с корабля MS Stubnitz говорят: «На Новый год нет диджея. Хочешь приехать и поиграть?» Терять мне было нечего: я отправился в город Росток и подвис на этом судне на два с половиной года в компании рейв-пассионариев из Англии. Мы зарабатывали денежки рейвами, чтобы этот предмет удержать над водой: если старинный корабль (а ему было 50 лет) не ремонтировать регулярно, он утонет прямо у причала. Каждое полнолуние делали выездные вечеринки в Берлине, в знаменитом клубе-сквоте I.M. Eimer. Корабль стал главным культурным событием Ростока, но он швартовался и в Амстердаме, и в Гамбурге — а я повсюду заводил связи и знакомства.
По закону, полиция (кроме морской и пограничников) не может инспектировать судна, поэтому я спокойно жил без документов на корабле, пока не переехал в Берлин.
В: Мне, наоборот, Гамбург не понравился, поэтому я отправился в Берлин. Он тогда был серенький и совершенно неприметный, какой-то заброшенный. Я познакомился с чуваками-рейверами и поселился в их засквотированной квартире.
Как вы встретились друг с другом?
Д: Я жил в сквоте Аймер и выпросил у Влада его вертушки поиграть. Но поскольку был безответственным, опоздал часа на три. Приплыл такой красивый — от меня сияние в разные стороны расходилось…
В: И не принес вертушки.
Д: Влад расстроился, и мы подрались — так началась наша совместная деятельность. Я поигрывал в I.M. Eimer, а за ним обнаружил два гаража и большущий двор. Понял, что надо делать свой клуб. Сообщил об этом Владу, ну а дальнейшее — уже история: мы ломаем двери гаража, нам проводят бесплатное электричество через трансформатор от линии метро… Воды не было, кружки мы мыли в ведре. Так открылся наш первый клуб — абсолютно нелегальный — Waffengalerie, он просуществовал четыре года. Сначала мы просто подтусовывали по пятницам и субботам, а когда во дворе начало собираться до 500 человек, это превратилось в прибыльный бизнес.
Тусовка была интернациональная, мы не делали акцент на русский кич, но Russian flavour все равно ощущался: люди выпивали шоты, хлопали их об пол… Это был настоящий гараж — с ямой, над которой чинят автомобили, и досками на ней. В эту яму гости проваливались на вечеринках. Сверху на цепях висела железная балка, на ней однажды посетители занимались сексом впятером. Впятером! Была атмосфера адского расколбаса — и все хотели там выступать. Вскоре вечеринки были уже не только по выходным.
В: Потом я нашел помещение на Торштрассе, в нем были туалет и свет.
Д: Я сказал: «Такого люкса я никогда не видел!» Так появился клуб «СССР». Нашим промоутером была Анна Павлова — про нее в 2011 году сняли фильм «Анна Павлова живет в Берлине». Посмотрите это документальное черно-белое кино, там показан настоящий берлинский делириум.
Мы оформили заведение со всей возможной роскошью: натащили с улицы выброшенной мебели — это был креативный трэш из подручных материалов.
В: Тогда уже пошла волна Russendisko, и концепт сменился. Мы больше не экспериментировали с техно, а просто назвались «CCCР». К нам приходили известные люди: группа Einstürzende Neubauten, Бьорк, Тарантино... Ну и какие-то русские знаменитости.
Д: Во время Берлинале приперся Влад Монро в образе Гитлера. В тот же день случайно заехало берлинское телевидение — снять репортаж про нелегальный клуб. Они заходят — а там Монро с усами и чемоданчиком выступает, как будто только что сбежал из бункера. Это целый месяц крутили по ТВ: Гитлер в русском клубе! Мы особо не парились с промоушеном, действовали по наитию — но все в целом сработало: и место, и время.
В: Когда мы переехали, все говорили, что предыдущий клуб был лучше.
Как осуществлялся фейс-контроль?
В: Железная дверь, за ней девочка смотрит на посетителей через камеру. Однажды перед входом стояла Анна Павлова — и вместе с ней пропустили государственную инспекцию. Начался настоящий обыск: они прощупывали стены, искали потайные комнаты, но ничего не нашли. Оштрафовали нас на небольшую сумму и сказали: «Давайте уже легализуйтесь!»
Я как раз хотел спросить: как вы легализовались и в чем разница?
В: Мы стали открываться ежедневно и законно как диджей-бар, платить налоги, пошли получать разрешения от санитарных, пожарных служб. Ничего сложного не было, нас не преследовали — но это заняло девять месяцев, прежде чем мы открылись.
Д: Митте — удачный район. У нас в баре бывали звезды: Мадонна, Брэд Питт! Многие стали ездить в Берлин. «СССР» был клубом, который всем показывали — как самый злачный притон.
В: Люди выходили и говорили: «Это как в 80-е годы в Нью-Йорке!»
Д: А потом мы переместились недалеко — за угол — и там открыли нормальный большой клуб «New CCCP» площадью метров 200, с концертной площадкой. Это был уже однозначно коммерческий проект, где встречались заграничные туристы и местная сцена. И последний проект, над которым мы вместе работали.
В: Да, это клубный формат — с концертами, бурлеск-шоу, диджеями. Выступали все, от «Аукцыона» до Хвостенко (Алексей Хвостенко, или Хвост — поэт-авангардист, автор песен. — Прим. SRSLY).
Д: Потом Владик открыл «Old CCCP», а я — бар La Tox — маленький темный притон с 35 сортами шампанского, 20 сортами виски и одним сортом пива. Это было слегка преждевременно: джентрификация (реконструкция и обновление ветхих строений. — Прим. SRSLY) в том районе еще не наступила, бар просуществовал недолго. Дальше мы с Jewels Good создали клуб «Рога и копыта», как завещал мне в детстве Остап Бендер — только забыли нанять подставного зицпредседателя Фунта. Я сам им стал!
Концепт был странный: БДСМ-кабаре. Но у нас прошел ряд таких событий, как, например, презентация книги берлинского фотографа Оливера Рата, который делал крутые провокативные снимки — смесь порнонаркоугара с Хельмутом Ньютоном. Сразу после нашего трехдневного мероприятия он повесился — на вершине успеха. Потом нас затопило: прорвало канализацию. Затем клуб ограбили, причем явно суперпрофессионалы: сейф вскрывали каким-то гидравлическим домкратом. Нас все стали поздравлять со страховкой, но ее не было. Я подумал, что пора прислушаться к внутреннему голосу и закрыться. Хотя мы потеряли около 120 000 евро собственных денег, теперь я счастлив, что вырвался из этого подвала — иначе меня вынесли бы вперед ногами.
Ты не только открывал свои заведения, но и делал проекты на заказ?
Д: Да. Я построил Arctic Palace в Берлине и клуб «ИКRА» в Москве. Григорий Гольденцвайг рассказал о нем в книге «Клуб, которого не было», где описана наша роль. Петербуржцы подстебываются над москвичами, и «ИКRА» — тоже ироничный китч-проект: нам нужно было в ограниченное время и с лимитированным запасом средств сделать из одного клуба другой. Мы красили все в золото, покрывали мехом. Шутку не все поняли. Но клуб состоялся из-за команды, а не дизайна: благодаря Игорю Тонких там были лучшие привозы в Москве 2007 года.
А сейчас?
Д: Сейчас, во время карантина, я вписался в постройку клуба на воде — это двухэтажный кораблик с крышей, довольно крутая вещь. Когда все думали, что на дворе апокалипсис, я сварочным аппаратом построил ковчег. Мне нравится работать днем — ведь последние 25 лет я делал это по ночам.
Какова актуальная ситуация с «Old CCCP»?
В: После карантина бар открывается в семь утра, а в 11 вечера мы обязаны закрыться. Ночной жизни нет совсем.
Но государство помогло?
В: Да, конечно. Мы получили поддержку на три месяца. Смогли частично покрыть расходы, но не полностью, потому что аренда все-таки выше, чем предоставленная помощь. В данный момент мы в минусе.
У тебя есть еще одно заведение. Там та же ситуация?
В: Да, бар в Берлине. Все заведения города получили одинаковую минимальную поддержку. Могут предоставить ее еще на три месяца в случае ухудшения ситуации. Если бары откроются, то нам надо будет покрывать расходы самим, но тех людей, которые приезжали в Берлин, чтобы посещать клубы, теперь нет. Все, ради чего они ехали сюда, отсутствует. Пока ситуация безвыходная — мы сами себя развлекаем.
В Берлине нужна «крыша», если открываешь бар?
В: Нет, ничего подобного не требуется. К нам однажды приходил какой-то шизик, говорил, что он «Ночной волк». Он сказал: «Платите мне, я байкер!» Но байка у него не было, была майка Chapter 88, по ней полиция его и вычислила. Он еще успел кого-то избить у нас в клубе, потому что мы отказались платить ему дань. С тех пор нас никто не трогал. Организованной преступности в нашем бизнесе никогда не было.
А какая главная опасность?
Д: В определенный момент стало слишком много денег. Сочетание их количества и легкости получения создает ложное ощущение собственной значимости. Начинаешь дружить с людьми намного богаче себя и тратишь больше, чем можешь себе позволить.
Почему «CCCР» был новаторским местом для Берлина?
В: Он стал одним из первых мест такого плана — кроме нас существовали еще Eimer и Kaffee Burger с Russendisko Владимира Каминера. На Торштрассе больше не было подобных некоммерческих проектов, и все хотели к нам попасть. Это был необычный формат — некий фьюжн, не похожий на клубы западного Берлина или на сквоты восточного. И публика собиралась не та, которая приходила в Kneipe (пивные. — Прим. SRSLY), а новая волна экспатов — приехавшие из Лондона, Нью-Йорка, Москвы. В то время как улица состояла из серых домов, у нас все сверкало. Получался такой яркий контраст с окружающей действительностью, что никто не обращал внимания на наши адские туалеты.
Как ты видишь будущее «Old CCCP»?
В: Все зависит от того, как повернется история с коронавирусом и сколько еще времени страны будут закрыты. К моменту начала карантина нас знали миллионы. 15 лет «CCCP» — это уже история Берлина. Если границы откроют, бар будет опять принимать гостей — туристов, экспатов и таких персонажей, как Тиль Линдеманн.
Насколько существенна Ostalgie — ностальгия по гэдээровскому прошлому — в концепции заведения?
В: Это не ностальгия, а законсервированная часть нашей жизни, которую не удалось полностью стереть из ландшафта города. К нам приходят не гэдээровцы и не сталинисты, а люди со всего мира, желающие прикоснуться к чему-то настоящему, к реальной истории, а не «старбаксу».
Какие места или люди родственны вам по духу?
В: Многие места закрылись: White Trash, Bassy Cowboy Club… Остались Odessa, Bravo bar, 131 BAR. Это все наши друзья — та часть Торштрассе, где происходит ночная жизнь.
Закрытия начались из-за пандемии или раньше?
В: Раньше. Это связано с ростом аренды: помещения выкупают корпорации…
И Берлин теряет свое уникальное культурное лицо?
В: Да. Конечно, он утрачивает свою ценность — то, ради чего люди едут в Берлин. Из-за эпидемии они не могут снять отель и потусить с пятницы до понедельника. Теперь все опять как 20 лет назад: заходят друзья и знакомые берлинцы — только аренда не 500 евро, как раньше, а 5000. Вот в такой мы ситуации.
А власти пытаются спасти берлинский дух?
В: Я думаю, есть определенное лобби, которое старается предпринять меры по спасению. Недавно была демонстрация в поддержку рейвов: тысячи ее участников на надувных лодках устроили нелегальный рейв на реке в центре города. Люди пытаются вернуть то, что утратили. Это и есть жизнь Берлина.
Вы были свидетелями и участниками всей истории рейва — от зарождения до увядания?
Д: Да, мы это недавно обсуждали с диджеем Дашей Раш, когда я сопровождал ее на гастролях в Бразилии. Техно-культура в мире полностью остановилась. Дормэн «Бергхайна» ходит по Берлину и говорит, что все пропало (Свен Маркардт, работающий в старейшем берлинском клубе Berghain, которого называют самым знаменитым человеком Западной Европы в клубном фейс-контроле. — Прим. SRSLY). В этой культуре уже все сказано — как в рок-музыке или в хиппи-движении 70-х. Пришло время говорить что-то другое.