«Восстание зловещих мертвецов» (Evil Dead Rise)
Книгу мертвых вновь достали с антресоли, сдули с нее пыль и нечаянно окропили кровью. Впрочем, доморощенному диджею-подростку Дэнни (Морган Дэвис) хватило ума ничего вслух не читать, лишь поглядеть на гравюрные веселые картинки — за него все сделал некий священник, чей голос звучал на найденной вместе с букинистическим раритетом виниловой пластинке. Запись проиграна. Злой дух осваивает новую локацию: вместо лесного домика у болот — лос-анджелесская высотка под снос. Теперь мать Дэнни — Элли (Алисса Сазерленд) — безвозвратно одержима. Противостоять ей придется ее залетной сестре Бет (Лили Салливан), дочерям — активистке Бриджет (Габриэль Экхолс) и малютке Кэсси (Нелл Фишер) и немногочисленным соседям.
«Зловещие мертвецы» Сэма Рэйми — при всем состоявшемся масштабе культа материал, совсем не предполагающий долгой и счастливой франшизной жизни. Первые две части — лимб, самоповтор в одной и той же локации при участии вполне конкретной атрибутики (книга, бензопила, Брюс Кэмпбелл). Триквел — маски-шоу по типу подростковой приключенческой фантастики а-ля «Назад в будущее» в условности сказания о Короле Артуре. Помимо общего героя и растущей не вширь, а вглубь (веков) мифологии, залог успеха этого дэнс макабра в исполнении скелетообразного чучела — его кукловод Рэйми, выдумавший целую вселенную на основе копеечного и не слишком оригинального слэшера (неоспоримых художественных достоинств).
Эпигоны-авторы новоявленных переосмыслений «Мертвецов», дорвавшись до пира плоти, ошиблись в главном — решили придать этой вакханалии смысл. Зло в «Черной книге» — наркозависимость героини. Зло в «Восстании» — страх материнства Бет. Рэйми полагался на зло беспорядочное и хаотичное (тем и впечатляющее), и когда его разрушительную силу сводят к выбиванию клином некоей фобии/зависимости персонажа, оно, как лопнувший шарик, сжимается до жалкого бугристого куска латекса. Режиссер «Восстания» Кронин так и вовсе, кажется, воспринимает первоисточник всерьез (не как замогильную комедию). Он профессионально натирает человеческую кожу на терке для сыра. Собирает оторванные руки-ноги в человеческую многоножку. За пару минут изводит всех соседей, чтобы в четырех стенах разбиралась исключительно родня. Заливает многоквартирный комплекс кровью (цитата из «Сияния» — наверное, самое стыдное, что есть в этом фильме). Но то ли не умеет шутить, то ли совсем не хочет. Фирменный «полет» злого духа низводится до полета дрона, управляемого очередным придурком, которого первым делом пустят на фарш — вот и весь юмор. Единственная находка Кронина — он рассматривает как хоррор «Грозовой перевал». Что же, эта книга (в любом исполнении) точно пугает больше, чем озвученный им Некрономикон.
[STAT_ART_1.5]
«Экзорцист Ватикана» (The Pope's Exorcist)
Июнь 1987 года. Пока мелочные коллеги журят главного экзорциста Ватикана Габриэля Аморта (Рассел Кроу) за превышение полномочий, в заброшенное испанское аббатство заселяется семья: овдовевшая и оттого ранимая мать Джулия (Александра Эссоу), дочь-оторва Эми (Лорел Марсден) и заторможенный мальчуган Генри (Питер ДеСоуза-Фейхони), не проронивший ни слова после смерти отца. Недвижимость планируется отремонтировать и продать. Первым же днем бригада местных подрядчиков благополучно забирается куда не нужно — изучая коридоры аббатства вслед за ними, Генри расковыривает стенную кладку и выпускает зло. Поутру ребенок начинает басить, уродовать свое лицо ногтями и ультимативно звать священника. Похоже, дело для Аморта.
Интенсивный сеанс экзорцизма, проведенный на тяге пары выпитых залпом стаканчиков двойного эспрессо. В отличие от легиона кинематографистов, воспевших злоключения заклинателей бесов всерьез, режиссер Эйвери («Самаритянин») не пытается дотянуться до заслуг Фридкина с его «Изгоняющим дьявола» — единственной незыблемой величиной в жанре — и лукаво возводит Аморта в ранг озорных супергероев. Габриэль подчиняется только мудрому Папе, на котором держится не только весь Ватикан, но и едва ли не баланс добра и зла. Понтифик, сродни Чарльзу Ксавье (патриарх «Людей X») или М (начальник из Бондианы), пересказывает подчиненному задание и отправляет в добрый путь. Франко Неро (легенда) в роли верховного Отца при первом же появлении задорно восклицает «Не дождетесь!» — ну как не довериться такому авторитету?
Аморт смешивает кофе и виски; по-бумерски юморит — вполне успешно, ведь настоящему итальянцу сам черт не страшен (чего не скажешь о победе Франции на Кубке мира по футболу); при любом удобном случае рекламирует собрание своих сочинений (гарантирует, что книжки хороши) и рассекает на красно-белом мопеде Ferrari по городам и весям. Кроу подходит к этому образу с основательностью оскаровского лауреата: умело лопочет по-итальянски и азартно паясничает. Комната страха Эйвери, как и полагается площадному аттракциону, веселит своей бутафорией и гневными репризами Генри (следуя заветам второго «Очень страшного кино»). Мальчишка лапает мать за грудь, вырезает на пузе слово HATE и матерится как портовый грузчик. С той же наглостью Эйвери воплощает абсолютные идеи в Аморте и Папе — некогда заблудшего сына и мудрого отца — сводит грехи испанской инквизиции к проискам дьявола и грозится показать еще 199 мест, которые Аморту стоило бы посетить (гип-гип-ура франшизе). А документальный портрет настоящего Габриэля несколько лет назад снял все тот же Фридкин — неисповедимы пути Господни, лучше и не скажешь.
[STAT_ART_2.5]
Пока Хэл (Кристофер Эбботт) заказывает в свой люкс-номер разнообразные яства (бельгийские вафли, хашбрауны, пасту, рибай и бутылочку Martini), за столом деловито располагается его гостья Ребекка (Маргарет Куэлли), разворачивая распечатки некой корпоративной анкеты. Пункты про вес, рост и алкогольную зависимость вскоре сменят куда более интимные расспросы. В конце концов Ребекка отправляет Хэла драить грязь за унитазом, возбуждая того своим приказным тоном. По завершении сессии, достижении оргазма и окончании светской беседы за ужином богатей указывает доминатрикс на дверь (его повысили, такие встречи уже не по статусу). Обиженная Ребекка покидать гостиницу не собирается, грозя Хэлу слить записи их сессий в интернет. Что же скажет мама? Напуганный мужчина громит номер в поисках камеры. Девушка игриво улыбается.
Кристофер Эбботт как-то раз уже пытался разделаться с мазохистской-эскортницей в гостичничном номере («Пирсинг»). Маргарет Куэлли, что такое секс, ложь и видео, наверняка должна была объяснить мама (Энди Макдауэлл снималась в одноименном фильме. — Прим. SRSLY). В первых двух актах эти неслучайные, в общем, люди ловко выясняют отношения, подавляя друг друга (у Ребекки, понятно, получается лучше) то с позиции классовой, то гендерной — артистов подводит текст, который наверняка бы понравился режиссеру Содербергу времен «Девушки по вызову». Капитализм и прочие финансовые влияния (в общих словах, обходится без конкретики) замещают секс и влечение. Затем Куэлли заходится в танце, и эти рыночные отношения наконец переходят в психоаналитический обмен любезностями, тогда разгорается самость, просыпается либидо и наконец пробиваются чувства. Правда, пока дело дойдет до детских комплексов и подавляемых желаний, не раз захочется злополучное стоп-слово произнести — лишь бы этот фарс закончился.
Как пела в одноименной песне певица Дора: «Для меня лучший подарок — это снова стать собой». В том, чтобы за полтора часа избавить Хэла от daddy и mommy issues, режиссер Уигон оказывается куда мастеровитее зануды Ари Астера (ему, например, с трудом хватило трех), но согласовать внутренний и внешний мир этого фильма (а это, по мнению Ребекки, залог успеха), ему так и не удается. Талантливые Эбботт и Куэлли заслуживают куда более хитрого перверсивного ромкома.
[STAT_ART_2]«Часики» (Clock)
Выслушивая на очередном званом мероприятии треп молодых мамочек о схватках, суперзвезде дизайна интерьеров Элле Патель (Дианна Агрон) канапешка в горло не лезет. Подружки так и норовят приложить ее ладонь к округлившемуся животу, с обратной стороны которого, как кажется, скребется младенец. Отец (Сол Рубинек) стыдит пустыми стульями за обеденным столом, причитая, что у евреев род по матери. Новостная лента напоминает фотоальбом беременных. Даже гинеколог недоуменно выслушивает чайлдфри-речи Эллы, предлагая поучаствовать в испытаниях биотехнической фирмы — поправить гормональный дисбаланс в пансионате, напоминающем пятизвездочный СПА. Радикальная терапия помогает: биологические «часики» начинают ход; ментальные шарики заезжают за ролики.
Шизофренический эпилог к сериальным «Связанным насмерть». Между рассудительно-жанровым киноэссе о женском теле под гнетом социально агрессивной нормативности и «Часиками» такая же глухая пропасть, как между фильмами Дэвида Кроненберга и Жюли Дюкурно. В первом случае образный ряд поэтического боди-хоррора проецирует конкретную перверсивную идею. Во втором — фрагментарное пыточное порно выделяет набор очевидных тезисов не только капсом, но и болдом (так и здесь). Как тикают часики Эллы по мнению рожениц, так цокают и они на протяжении всех полутора часов ментального помутнения героини. Минутная стрелка — это и бренность бытия. И громоздкий наследный часовой шкаф. И вполне конкретный старородящий возраст, которого достигает Патель. Но режиссер Джекноу не останавливается на щадящей идее о том, что «мое тело — мое дело». «Часики» — разговор о холокосте и фамильном прошлом, которого Элла не то чтобы отрицает, но избегает; токофобии (поверхностно); жертвенности материнской роли; авторитарности инновационной медицины; и, конечно же, мужском невежестве.
В какой-то момент, отложив презерватив, Элла предлагает супругу (Джей Али) просто сделать это — а там будь что будет (благоверный отказывается). И вместо естественного гормонального сбоя зрителю (как и героине) предлагают генно-модифицированный: визуализированные страхи Патель в виде объемных темных силуэтов, напоминающих мраморные шахматные фигуры из подарочного набора. Одна из них — паучиха — обозначает не только архетипическую мать, но и насекомое, «которых принято травить, как людей при геноциде» (почти дословная цитата). Джекноу путается в психоаналитических символах, дешево используя их как скример-бабайки. Чудо-устройство для испытаний имплантируют прямо в матку. Заходясь в эйфорическом припадке, Элла умывается чужими околоплодными водами. В одном из приходов героиня видит ребенка, повисшего на пуповине как на маятнике. Фильму, как и отчаянному выступлению актрисы Агрон, не откажешь в эффектности, но этот механизм неисправен — заводской брак.
[STAT_ART_1]