С 27 октября в онлайн-кинотеатре «Кинопоиск» можно посмотреть апокалиптическую комедию «Конец света» — про появление Князя Тьмы (Юрий Колокольников) в современной Москве. Его помощника Азика, прикидывающегося юным блогером, сыграл Владимир Канухин. Антон Фомочкин поговорил с актером об успехе «Миллионера из Балашихи», векторе доброты и табу в юморе.
Мне сказали, что ты сейчас на съемках далеко от Москвы. Расскажи, что за проект, место?
Обалдеть, как быстро все обо мне рассказывают. На самом деле я только-только вернулся с этих съемок, и мне пока запретили об этом проекте говорить. Но могу поделиться другой также очень интересной историей.
Конечно!
Недавно мне удалось поработать на Vox! Это студия дубляжа, которая занималась таким проектом, как «Ведьмак 3», и другими крупнейшими играми.
Как тебе такой опыт?
Слушайте… с учетом того, что раньше я озвучивал фильмы или самого себя в проектах, где снимался, то это совсем другая стилистика.
Происходило интересно. Ты приходишь, там сидит, конечно, режиссер дубляжа и звукорежиссер. Перед тобой стоит компьютер, где появляется мимика персонажа. Меня удивило, что в играх сохраняется необходимость синхронности, попадания в губы. Или, например, повторение интонации — это все-таки не фильм, не сериал, который имеет продолжительность, а игра, где сюжет, ну вы сами понимаете, отчасти не является таким важным, как сам процесс.
И как же к такому персонажу готовиться?
Готовиться всегда и везде помогает режиссер. Это такой путеводитель, который подсказывает тебе, в каком направлении идти. Твоя главная задача как профессионала — передать точность интонации, смысловую нагрузку, с которой говорит наш зарубежный друг. А вот понимание этой нагрузки — то, с чем мне помогала Эвелина Новикова — режиссер, которая как раз таки меня и вела.
Кто это был? Человек? Фэнтезийный персонаж?
Это был фэнтезийный трехметровый человек. Знаете, как называется игра?
Как?
По-моему, Destiny 2. Там есть несколько рас, приближенных к людям, которые пытаются сохранить не только планету, но и всю вселенную — в этом суть этой игры.
Раз мы заговорили про дубляж. Насколько тебя задела история с петицией против твоей озвучки Питера Паркера? (Владимир дублировал Тома Холланда в фильме «Первый мститель: Противостояние», после релиза последовала петиция с просьбой сменить голос Человека-паука в России. — Прим. SRSLY).
Конечно, подзадела. Но самое главное, что нужно было в этом «подзадело» не оставаться, а искать выход из ситуации. Знаешь, первая мысль — как себя улучшить, чтобы такое не повторялось. Поэтому я не расстроился, а, наоборот, подсобрался. Пытался людям отвечать на любые их сообщения позитивно. Потому что знаю, насколько важен для многих этот персонаж (также как и для меня). Так что этот случай в первую очередь поучителен, он помог мне справиться с какими-то проблемами. Зритель может писать… дерзко, резко, мягко, но тем не менее в этом есть доля правды.
И какие скиллы ты прокачал? Восприимчивость к критике?
Да! Первое, конечно, некую эмоциональную сторону — стойкость, ответную реакцию. После такого становишься стратегом. Это же был новый для меня опыт: я студент первого курса, ничего не знаю, окончил педагогический колледж, и тут мне вдруг дают Человека-паука... Большая ноша для юного студента. Другие артисты дубляжа занимались этим по несколько десятилетий, для них это знакомо, для меня же в новинку.
Там был потрясающий человек, режиссер, зовут ее Гелена Пирогова. Раньше она занималась всей студией дубляжа Disney: Marvel, мультфильмы. Конечно, лавину негатива съела и она, потому что все-таки режиссер стоит у истоков. Она же и помогла мне справиться с этой историей, когда сказала: «Ничего страшного. Все будет хорошо, все будет в порядке».
По прошествии восьми лет ты доволен результатом?
Хороший вопрос. Доволен ли я… (Пауза.)
Мне кажется, гики были несправедливы. По-моему, и твой голос подходил персонажу, и сыграно/сделано это было технически качественно. Потому интересно, что ты думаешь о своей работе сейчас.
Я так давно фильм не пересматривал. После такого, знаешь, меняется отношение к персонажу. Наверное, я соглашусь с твоей точкой зрения, что на тот момент работа была сделана с технической стороны неплохо. Мало кому ты объяснишь, что Том Холланд на самом деле говорит выше, чем я. Я сейчас с тобой общаюсь, у меня, по сути, тенор — высокий голос, но все равно есть нотки баса. А Холланд (меняет голос) — человек, который говорит вот так, у него нет баса, очень высокий голос. Очень.
Думаю, проблема была в несовпадении этакого общего образа Человека-паука и тебя.
Скорей всего, да. С ожиданием зрителя. Но не нужно забывать, что это не я себя утвердил или Геля Пирогова. У нас же нет такой власти — это сам Disney, который находится там, вместе с Микки Маусом.
Ты закончил с дубляжом?
Да, подзавязал с этой историей в какой-то момент. Это прекрасный вид искусства, но я понял, что лучше буду озвучивать самого себя. Я тогда вписался в наше кино, и произошла метаморфоза из актера дубляжа в актера, который снимается. Пробиться же очень сложно.
Ну что ж, поговорим тогда про тебя. «Конец света» — очень московская история, как, например, «Мастер и Маргарита». Ты сам видишь столицу местом борьбы добра и зла?
Конечно.
Богаче историей, людьми, той же энергией. Добро и зло, конечно, это «Мастер и Маргарита», какой-нибудь «Ночной дозор», наш «Конец света». То есть Москва становится полем для выяснения отношений между высшими существами. Так мне кажется.
Существуют ли на самом деле какие-то высшие формы таких существ?
Конечно. Мне безумно нравится группа СБПЧ, у них есть песня с прекрасной фразой: «Первые люди были поэты, дали вещам имена». Просто не хочется называть энергию каким-то именем. Хотя у многих оно свое. Бог, энергия…
Вселенная.
Вселенная. Или даже оберег. У каждого своя форма, свое название. Я верю только в одно — ты понимаешь это, когда вы соприкоснетесь. Поэтому, конечно, высшая сила присутствует. Вот, например — фортуна, рок, судьба. Что это? Как объяснить? Нет конкретного ответа.
Может, ответа и нет, потому что каждый должен какую-то индивидуальную работу по осмыслению этого «нечто» провести.
Конечно! Быть поэтом и дать свое название этому!
Есть ли место в Москве, где энергия к тебе особенно благосклонна?
Именно в Москве? Просто, знаешь, я настолько много путешествовал благодаря театру и Школе-студии. Мы ездили от Москвы до Владивостока…
Расскажи тогда об особенном месте, в котором ты побывал благодаря этим путешествиям.
Одно из моих самых любимых мест силы — это Новый Свет, называется Голицынская тропа, по-моему так. Очень красивое место, спокойное, сильное. Где можно медитировать среди гор, моря. Какое еще хорошее место… Питер, конечно, тоже сильный город с беспокойным духом.
Тоже место борьбы.
Да! Думаю, что это даже более мистическое место, нежели Москва. Но Новый Свет для меня вне конкуренции. Я очень люблю такие дикие места, где человек еще не соприкоснулся с природой.
А сам ты в каком городе родился?
Я родился в маленьком поселке под названием Жостово. Когда я поступал в Школу-студию МХАТ, все спрашивали: «Что такое Жостово?» Но, как и в любой условно маленькой деревушке, у нас был свой вид искусства, который славился на всю Россию. Вот во Владимирской области — гжель. А в нашем Жостово — подносы. Если забить в интернете «жостовские подносы» — увидишь то, что можно было достать только в нашей маленькой деревушке. Детей раньше с первого по пятый класс обязательно обучали росписи жостовского подноса. Передавали это мастерство ремесла из поколения в поколение, чтобы оно не пропало. Сейчас, конечно, построили завод, и никому мастера, к сожалению, почти что не нужны — те, кто занимается этим вручную, очень дорого берут. Но тем не менее они у нас есть.
Ты учился этому ремеслу?
Честно говоря, нет. Я из другого поколения, это было у моей мамы. Она до сих пор рисует, не подносы, понятно, но это результат того, чем славится наша земля — художниками.
Как ты для себя решил, что поедешь поступать на актерский, заниматься творчеством?
Интересный период моей жизни. Я родился в маленьком поселке, окончил среднюю школу, и так как моя семья — наполовину педагоги, наполовину военные, меня вместе с сестрой с пятого по девятый класс отдали в школу-интернат в кадетский корпус, где я был кадетом. И там была сложная борьба между возможностью стать военным человеком, ценителем приказов, званий и творческой личностью, которая этого не принимает. На протяжении пяти лет это была сложная борьба, где нужно демонстрировать, доказывать, показывать людям, офицерам, что все-таки художественное слово и творчество имеют большой вес. Такое, знаешь, противоборство. Оно-то и помогло мне понять, чего я хочу. После этого, в девятом классе, сформировалось понимание и желание стать артистом.
Это «доказывать» актуально и для актерской среды — что ты хорош на сцене, в кадре, на пробах.
Не просто в актерской деятельности, а в нашей творческой. Думаю, это даже скорее про «находиться в конфликте». Что и делает любой художник. Фотограф, актер, журналист, певец.
А родители как отнеслись к тому, что ты после кадетского корпуса сказал о желании поступать на актерский в Москве?
Москва от нас — не так далеко. Кадетский корпус тоже там был. А само Жостово рядом с Мытищами. То есть это не казалось чем-то страшным. Почему я сказал «интернат», например. Моим родителям было удобно, что я там находился с ночевкой с понедельника до субботы — после обеда меня забирали, а в понедельник отвозили обратно. Так неделя за неделей. С родителями тоже, знаешь, был конфликт. Так как они тогда слабо понимали, что значит быть актером. Все-таки у меня семья педагогов и военных — это профессии точные, земные, построенные на понимании цели, процесса, результата. А мы, не знаю, продавцы воздуха. Что это такое для них? Кто мы?
Никто по большей части.
Да, если сравнивать с точки зрения их профессии. А результат как же? Фильм, сериал, статья — результат нашей работы. А для них это непривычно. Были моменты, когда я маму заставлял смотреть «Миллионера из Балашихи», который идет по десять минут. Тем не менее хорошо, что мои родители — еще и педагоги — грамотные, правильные. Они понимают, что не нужно мешать развиваться внутреннему ребенку.
Сейчас родители более лояльны?
Да, стали лояльны и более вдумчивы. Когда я сводил маму в театр, где мы играли спектакль «Транссиб», это произвело на нее большое впечатление. Она не ожидала, что на протяжении двух часов можно делиться таким объемом энергии. Я познакомил ее с искусством — торговлей воздухом, и это обрело для нее смысл. Мне было очень важно получить от мамы такой отзыв — насколько ей было приятно увидеть, почувствовать что-то другое. Когда ее сын перестает быть сыном, происходит магия метаморфозы. Сейчас они, конечно, по-другому воспринимают результат моей работы.
Поговорим про отношение к твоим проектам. «Конец света» — брат-близнец «Благих знамений» Нила Геймана. Сериал комедийный, но способный и оскорбить, обидеть. Для тебя есть табу в юморе?
Есть тонкая грань между двумя понятиями, которые очень близки, — юмор и хамство. И когда я понимаю для себя, что происходит хамство, — мне это неприятно. Комедия — один из самых сложных жанров. Даже исторически так повелось: трагедия и комедия. Существует много форм: сатира, анекдот, сценка, этюд. Думаю, что шутка должна иметь вектор доброты. Сатира может нравиться людям, но не тем, на кого она обращена.
А какой вектор доброты ты видишь в «Конце света»?
Мне кажется, «Конец света» — очень светлая история, но это становится заметно только на фоне чего-то черного. Когда ты поймешь, что такое хорошо, что такое плохо, — как писал Маяковский. Думаю, через всю эту черную, демоническую ситуацию, на самом деле, можно заметить добродетель.
Хорошо, почему тогда в ближайшие выходные зрителям нужно зайти на «Кинопоиск» и посмотреть «Конец света»?
Мы берем определенных, устоявшихся в искусстве религиозных героев, таких как архангелы Гавриил и Михаил, Сатана. И этих персонажей мы включаем в этот спектакль, сериал. Это интересно и необычно, особенно в XXI веке. «Конец света» — неплохая попытка рассмотреть в юмористическом ключе то, что было запрещено. Мало кто позволял себе смеяться над этой темой, ведь у каждой такой истории есть не просто историческая подоплека, а целая вера. Конечно, есть еще и много других тем: отцы и дети, современное и прошлое, борьба темного и светлого. Для меня самым интересным было то, как в XXI веке могут быть выражены Ветхий и Новый Заветы.
Твой герой Азик— популярный блогер. Как ты готовился? Наблюдал за какими-то инфлюенсерами?
Сначала я готовился, конечно, по «Мастеру и Маргарите» Булгакова. А куда еще — сразу туда! Азазелло — знакомый персонаж, так что первым делом нужно посмотреть, как и где он был представлен. Но Саша Незлобин (режиссер «Конца света». — Прим. SRSLY) — очень грамотный современный режиссер, имеющий достаточно альтернатив, которые помогают увидеть то, из чего состоит образ Азазелло в современности. По сравнению с Сашей я человек более старой школы, и это притом что сам он — старше меня. Я воспитан театром, классикой, Станиславским. А Саша — Америкой, современным юмором. Он порекомендовал мне посмотреть сериал «Американские боги», где есть такой персонаж-злодей Техномальчик. Напыщенный, наглый, самоуверенный персонаж, который правит миром с новыми богами. И вот он стал для меня хорошим примером. Таким, каким можно сделать Азика. Мне еще понравилось, как «Кинопоиск» сравнил его с Локи. Это также персонаж, который сначала казался злым, а потом зрители нашли к нему сопереживание, сочувствие. Я не ориентировался на блогеров, мне нужно было найти роль, героя из мира вымышленного, который работает в этом.
Из чего-то еще культурологически складывался этот образ?
Конечно. Например, очень интересно с мифологией Древней Греции посмотреть на бога Пана. Пан — бог страха. Но если на него посмотреть — это такой получеловек-полукозел. У него есть рога, копыта, хвост, а все остальное — это человек. И вот, да, почему Пан: паника, паническая атака? Вот такой бог страха, который на самом деле очень веселый. А на картинах его изображают сидящим и играющим на флейте. Это существо, которое не говорит про страх, но тем не менее, задумайся, является богом страха.
Это и с искусством соотносится.
Конечно! Да, да, да! Видишь, насколько мне это нравится — как до нас создавали подобных Азиков. Ну правда. Это образ, который с культурной точки зрения давно уже живет с нами. Просто он переодевается, как и, по сути, наш Азик, который был сначала ангелом, потом демоном, потом решил стать ближе к людям.
В пилоте Азик ходит на копытах. Это были накладные или CGI-копыта?
Сначала это были накладные большие копыта. Выглядели они, как женская обувь на очень высокой шпильке. Но проблема в том, что я должен был вставать внутрь этих… сапог словно балерина. Копыто имеет разрез, и тебе приходится полностью лезть своей ногой в одно из этих отверстий. Походив пару раз (и упав пару раз), я понял, что больше не буду. Саша Незлобин предложил неплохой выход из ситуации: так как я до этого очень много танцевал, мне нужно было выразить пластически то, как бы мог ходить на копытах мой персонаж.
Ты уже снимался с Юрием Колокольниковым в «Крюке». Насколько проще взаимодействовать, когда вы друг друга уже хорошо узнали?
Слушай, да. Очень важно, особенно в танцах, партнерстве — когда вы знакомы, то это намного приятнее. Особенно когда ты с опытом понимаешь, что мир кино — небольшое государство, где все друг с другом знакомы. А когда еще и с Юрой — это вообще бинго! Мы с ним познакомились на «Крюке». Я сначала провалил пробы, на которых мне нужно было наехать на его героя, показать, что мой персонаж способен над ним стебаться. Тут приходит Юра, и меня всего трясет, не получается издеваться над этим человеком. По итогу меня утвердили, когда мы ближе познакомились с ним. Юра мне отчасти помог сделать моего Колю в «Крюке» таким смелым, веселым, жизнерадостным.
И когда мы встретились с ним на «Конце света», было проще — словно встречаешься со старшим товарищем. На «Крюке» Юрий назвал гусли, на которых я играю, укулеле. Я ему говорю: «Юрий, у вас укулеле на руке не поместится, а гусли — это огромный инструмент, он к земле тянет». И он без конца их путал. На его день рождения я притащил гусли и сыграл ему былину про Юру Колокольникова, такого богатыря, которую я также сочинил накануне. Я говорю: «Ну что, теперь вы понимаете разницу между гуслями и укулеле?» Так что контакт у нас с ним образовался. Он безумно поддерживал, помогал, оберегал. Партнер, с которым тебе очень безопасно. Это очень важно.
Какой он человек при сближении?
Знаешь, как написал Олег Павлович Табаков, «высшей точкой искусства является обаяние». Это невидимая сила, которая заставляет людей идти к тебе, слушать, любить, внимать. И Колокольников такой. Как-то все само идет к нему. Например, практически каждую смену Юра Колокольников покупал эклеры и угощал ими всех на съемочной площадке. И конечно, все заведомо уже хотят сделать его красивым в кадре, добрым, и это круто. Понимаешь, Юра делает не с какой-то целью, а потому что он так не может не делать.
Мне кажется настолько же обаятельным твой Богдан из «Миллионера». Когда тебя утвердили на эту роль, ты предполагал, что все закончится таким большим признанием для веб-сериала?
Честно, не предполагал. Когда первую серию за неделю посмотрело более 500 тысяч человек — я даже не следил, не ждал. Этот проект был для меня странным, потому что предназначался для ютьюба. Я думаю: «Чего? Для ютьюба? Зачем? А что, для него снимают сериалы?» Присутствовало недоверие. Плюс сам сюжет тоже неподкупающий. Мальчик приобретает вместо пекарни «Сладкая булочка» сексшоп. Думаешь: «Ну, твою ж мать, детское питание теперь вряд ли предложат рекламировать». (Смеется.) Когда я пришел на сами пробы, встретил там Никиту Тамарова, безумно талантливого режиссера, не произошло контакта, а ведь это очень важно. И после того как меня утвердили, я уже снялся в первой серии, агент говорит: «Вова, посмотрело уже 500 тысяч человек». И у меня страх появился. Неужели 500 тысяч? Это плохо? А агент успокаивает: «Вова, это успех! Володя, это успех!» (Громко.) После этого как-то мы с Никитой Тамаровым подружились и сошлись на том, что оба очень сильно любим Богдана.
А во втором сезоне с этим было проще?
Нет, знаешь, всегда есть страх того, что второй сезон не повторит успех первого. К тому времени я уже изменился, соответственно, поменялся и Богдан. Был страх, что он взрослеет, растет и между сезонами очевидна разница. Да, герой сохранил свою природную любовь, но очень повзрослел. Однажды у Тарковского спросили: «Вот, вы сняли "Иваново детство", получили на Венецианском фестивале приз, как вам дальше жить после этого? Вы добились уже всего». А он говорит: «Я забываю о том, чего добился». И мы постарались после первого сезона забыть. Помнишь, как я до этого говорил про вектор на добро. И заметь, какой во втором сезоне другой юмор. Он такой немножечко народный, немножечко бытовой.
Вы обсуждали продолжение?
Да, недавно мы встретились с Никитой на одном мероприятии, и он мне сказал о том, что есть идея, мысль про третий сезон. Хочется, чтобы у Богдана наконец-то появились отношения. Мне самому это очень интересно, как он будет себя вести с противоположным полом. А какая девушка может у него быть? Будет ли она такой же, как Кандауров?
Ты рассказывал о том, что после первого сезона «Миллионера» все на пробах видели тебя Богданом. У тебя началась депрессия, когда это закончилось, и как ты справлялся?
Богдан Кандауров сделал для меня много хорошего, но есть и другая сторона этой истории. После первого сезона кастинг-директорам, режиссерам был интересен не я, а мой персонаж. Предлагали роли блогеров. Проекты, близкие по духу к «Миллионеру». Я был рад — получается, что я сделал что-то хорошо. Но была и депрессия. Я задал вопрос: «Кто в этом виноват? Как это исправить для того, чтобы этого не было?» Это же я приношу им Богдана Кандаурова. Я стал просить агентов смотреть на проекты, которые помогут мне, зрителям, режиссерам посмотреть на меня иначе. Поэтому я благодарен «Концу света» — там же ты не видишь Богдана Кандаурова. Не хочется, знаешь, застревать в одной роли, даже такой замечательной и важной.
Например, скоро выйдет проект Адильхана Ержанова — «Замерзшие». Адильхан — режиссер другого характера, другой культуры. Он тебе расскажет, в каком году что было снято, просто не заглядывая никуда. И это правда порой напоминает сумасшествие. Подошел ко мне Адильхан и говорит: «Какое твое любимое кино?» Я говорю: «Мне нравится "Жестяной барабан" Шлендорфа, снят он в 71-м». Потом он ко мне подходит снова и говорит: «Нет, в 78-м, а со Шлендорфом я бухал в Дубае». Я такой: «Приятно». И мне, конечно, понравилось, что удалось с Адильханом поработать. Это еще одна крайность по отношению к Богдану, мой герой — мальчик 17–18 лет, который вырезал половину деревни. Жестко, правдоподобно. Молчаливый мальчик, на которого охотились всей деревней.
Тяжело отрабатывать такую темную энергию?
Борьба с такой энергией была, наверное, скорее с Азиком. Это человек чересчур пафосный, он живет в киновселенной, мне такой статус несвойственен — ни поведением, ни мышлением. Это было тяжело преодолеть. По поводу темной стороны — мне нравится, что сейчас эпоха злодеев. Им больше сопереживают зрители. У главного героя и так все будет хорошо. Но не всегда плохой и злой — одно и то же.
Бывает и сложное.
Да, можно посмотреть потрясающий спектакль «Подлинная история Фрекен Бок», где сидит на сцене одна актриса и рассказывает, что никакого Карлсона не было, а у мальчика был аутизм. Ты начинаешь понимать, что этот мир непрост. Взять произведение Лермонтова, одно из самых моих любимых — «Демон». Где демон — сущность, в которой нет ничего априори хорошего, влюбляется в человека. Очень странное поведение для демона. Значит, что-то в нем есть хорошее?
Ты искал хорошее в мальчике-маньяке?
Конечно, это же работа над ролью. Я еще в седьмом классе понял, когда все мы обсуждали «Капитанскую дочку». Про Гринева все говорят: «Вот, он такой хороший». И мой класс почему-то сделал антигероем Пугачева. Не знаю, чем он мне так понравился, но я встал и сказал о том, что они просто не понимают его мотиваций. Поступки Пугачева не означают, что он плохой. И вот это тоже, понимаешь, очень сложно — оправдать для себя того, кого оправдать нельзя. Есть очень хороший фильм «М убийца». Там, значит, весь город — жулики и маньяки — вместе с полицией ищут педофила, который детей насилует и убивает. И самое интересное, что жулики и маньяки…
Да! А он говорит: «Кто меня судит? Вы? Судья кто, вы? Да вы ничем не лучше меня». Понимаешь, ну круто же. Но вот когда ты начинаешь мыслить в этой темной области, то видишь там также и то, что тебя окружает. Очень много ведь фильмов, литературы мировой, которая обращается к потустороннему миру. Начинает казаться, что в аду больше порядка, нежели в раю. Там все по полочкам уж точно. (Смеется.)
Учитывая разделение на круги…
Это уже парадокс. Это как хаос и космос — что чем на самом деле является.
Кажется, Генри Миллер говорил, что «Хаос — порядок, которого мы не понимаем».
Да, а космос — беспорядок.
Где, помимо «Замерзших», мы увидим тебя в ближайшее время?
В фильме Александры Стреляной «Новое чудо». Это такой, знаешь, довольно необычный был эксперимент, авторское кино. Это питерский режиссер из довольно литературной, начитанной семьи. Когда ты с кем-то работаешь, то понимаешь, во что он влюблен, — это интересно. А когда я пообщался с Сашей, то понял, что это вообще другого уровня человек, влюбленный в Тургенева, Водолазкина, Толстого.
Авторское кино тебя привлекает?
Да, признаюсь честно. Многие спрашивают, как сейчас будет существовать российское кино? А я отвечаю, что оно было очень авторским, обладало собственным почерком в советское время. Это то, что вот НАШЕ. Мне кажется, в России очень большие запасы талантов в документалистике, авторском кино. К сожалению, зритель пока к этому не готов. Может, аудиторию и нужно удивлять, поражать, но, мне кажется, это путь к мультфильму «Валли».
Ты учился у Дмитрия Брусникина. Какой совет мастера ты вспоминаешь чаще всего?
Всегда прохожу мимо Камергерского переулка, где висит его портрет, и вспоминаю слова, которые он произносил. Первое — он вкладывал мысль о том, что ты можешь не быть очень талантливым актером, одаренным педагогом, правдивым журналистом, но ты должен быть хорошим человеком — это очень важно. Несмотря ни на что, иметь свою позицию — потому что она когда есть, есть сила и уверенность.
Второе. У нас раз в полгода проводилась беседа с мастером, когда, как и в любом творческом вузе, сидят педагоги и начинают тебя обсуждать. Эти минуты настолько были драгоценными! Потому что он посвящал их лично тебе — когда курс состоит из 29 человек, то нужно бороться за внимание мастера, за его взгляд, слово. Когда он тебя выделяет, ты внутренне сам себе говоришь: «Я, получается, на правильном месте, это все не зря». Я забывал обо всем в эти моменты, включал параллельно диктофон. Он долго смотрел на меня, говорил: «Володь, тебе нужно отдохнуть». Настолько это, знаешь, было тонко, понимающе. То есть он не рассказывал про твои успехи или поражения, не говорил про результаты в образовательном плане. Он просто смотрел и понимал, что тебе нужно, и все. И поэтому, конечно, Брусникина безумно не хватает, но я очень сильно надеюсь и правда в это верю, что его школа, школа человека, до сих пор существует. А если зритель о ней не знает, пусть приходит к нам в театр «Практика» и посмотрит наши спектакли. Это будет мини-реклама. (Смеется.)
На какой спектакль с твоим участием в «Практике» стоит сходить, например?
Я с третьего курса стал уходить больше в кино, поэтому в «Практике» не так много спектаклей с моим участием. А вообще, можно сходить на «Транссиб», который мы поставили на первом курсе. Он до сих пор для меня остается важным спектаклем, потому что его лично ставил Брусникин. Это та история, та память, которую мы до сих пор бережем. И если зритель хочет познакомиться с такой необычной мастерской, то пусть приходит и смотрит — мы будем только рады!