Джек Гладни (Адам Драйвер) — профессор, главный по Гитлеру, как он сам говорит, в Северной Америке, сталкивается с падением своих идеалов об ubermensch (жена в исполнении Греты Гервиг признается в изменах) после того, как груженный цистернами нефти поезд сходит с рельс в результате аварии. Город накрывает токсичное облако испарений, а Гладни — его собственное токсическое параноидальное нутро, зудящее о том, что после себя нужно оставить нечто большее, чем мятый след на подушке. Люди напуганы, люди верят в chemtrails over the country club.
Роман «Белый шум» Дона Делилло вышел в 1985 году и стал для автора восьмым. Как и «Космополис», написанный в 2003-м и экранизированный Дэвидом Кроненбергом в 2012 году, «Белый шум» — книга пророческая. Но «Космополис» в интерпретации канадца был буквально метафорой всего в эпоху постфинансового кризиса: дрожащие пальцы сильно потеющего Пола Джаматти противостояли вытянутым ногам Роберта Паттинсона на заднем сиденье лимузина. Who will перед Make America Great Again — вопрос, который ставил Дэвид перед собой, зрителями и читателями Делилло спустя девять лет после выхода книги, пережившей к тому времени и сам кризис, и правление Джорджа Буша-младшего.
Кроненберга, понятно, всегда занимали пророческие идеи (для сомневающихся — «Преступления будущего» уже в российском прокате). С Ноа Баумбахом ситуация сложилась другая. Из года в год человек усложнял героев мамблкора, но уперся в итоге в удивительный парадокс. Текст Делилло и весьма странная режиссура Баумбаха превратили «Белый шум» в его руках в настоящий ситком, что, наверное, сам режиссер, узнай бы, воспринял как пощечину. «Белому шуму» не повезло. Серьезная слабость режиссера — неумение совладать с трагифарсом. И поэтому, в осознании своей постановочной перцепции, Ноа обращается буквально ко всему пантеону американских мастеров трагифарса разной степени интеллектуальности: от Джима Джармуша до Грега Аракки. Но и их визуальные приемы не помогают ему. Белый шум. Сплошной белый шум.
Своего главного актера (первый прокол Драйвера чуть ли не за годы — выбрал темную сторону силы, бывает) Баумбах не нагружает ничем, кроме голой прикладной конспирологии прямо из книжки и лука Александра Градского, сам же Драйвер старается вырулить на привычной тяжелой походке судмедэксперта, но не в этот раз. Грета на правах Греты истерит ровно столько, чтобы хватило на оскаровскую нарезку, Дон Чидл выступает пресс-аташе, еще на несколько минут выходит артист Айдингер и дает классического бога из помойки (привет, Джаматти в «Космополисе»).
О том, что Америка — это дороги и супермаркеты и дороги к супермаркетам, — писал, пожалуй, лучше всех Жан Бодрийяр. В этом смысле подтрунивание Баумбаха — фиглярство, за которое стыдно было бы Мелу Бруксу и сорок лет назад. Наверное, в отношении «Белого шума» можно было бы выцедить какой-то комплимент, мол, это «Близкие контакты третьей степени» глазами Славоя Жижека, но все же это скорее «Очень странные дела» в шляпе из фольги. Жижеку бы стало скучно довольно быстро от этого простого категорического силлогизма Ноа Баумбаха. Кинотекст же, как водится, в ином. Когда героине Греты Гервиг, пугающе похожей на Наташу Ричардсон, бросают фразу в Wear your ski mask!, становится и вправду не по себе.
[STAT_ART_1.5]
Берлин сегодня. Лидия Тар (Кейт Бланшетт) — статная, красивая, одетая во все закрытое точно Селин Сьямма, женщина-дирижер, одинаково посмеивающаяся над феминитивами и над теми, кто не слушает Баха. Тар — большой художник, у нее и фамилия как у венгерского (до конца непонятно, шутка это или нет) режиссера с репутацией колоссального автора, все возможные музыкальные награды из существующих, а еще целый вагон неврозов и непроработанных страхов, которые в работе выдают в Лидии аффективного психа с тревожным типом личности. А это опасно. Особенно когда включена камера. И особенно если ты — первая женщина-дирижер Берлинского оркестра.
Если вы ничего не слышали про Тодда Филда, то это нормально. Когда-то он играл в кино (Ник Найтингейл, подначивший героя Тома Круза узнать тайны бытия в «С широко закрытыми глазами»), но популярным стал после пошлого романа сексуального и сенсуального взросления «Как малые дети», где Кейт Уинслет и Патрик Уилсон усердно хотели трахаться, пока по городу расхаживал маньяк. Этот фильм, к удивлению, получил по три номинации на «Оскар» и «Золотой глобус» и неожиданно ввел в игру режиссера Филда.
Парадоксально, как режиссер Баумбах и режиссер Филд, снимая о том, что власть опьяняет свободой, сами работают так, словно свобода опьяняет властью, развязывая хронометраж. Филд и вовсе изворачивается в таких авангардных кульбитах, что становится порой даже как-то неловко, как будто дед отчебучивает на чемпионате по нижнему брейку. Финальные титры идут в начале и проверяют на стойкость аудиторию, иногда сбоит цвет, появляются какие-то артефакты, похожие на цифровое повреждение кодов изображения, на одной из сцен фильм и вовсе обрывается, а через несколько секунд продолжается чуть с затактом — неясно, это такая задумка или ошибка киномеханика. В этой иллюзии иллюзорности киноискусства, которую Филд буквально рукотворно возводит, лишая ее магического саморазвития, вроде как и заключается противоречивое, раздражающее обаяние. Посыл прячется за претенциозной светскостью, сюжет мотает круги на самом ровном месте, но как же он старается! Героиня в обсессивном угаре то разбивает лицо, убегая от собаки, то вжимается в стену, когда мимо нее по лестничной клетке спускают труп в мешке, то, как в плохом хорроре A24, самозабвенно через темный кадр пробирается к метроному, который манил ее слух через всю квартиру. Еще Кейт Бланшетт много бегает под дождем, дает репетиции и концерты, затем порядок действий в произвольном соотношении повторяется. Ну, разве что в кадр могут зайти талантливые артистки Нина Хосс и Ноэми Мерлан и оттянуть экранное время, или на все ту же лестничную клетку выйдет соседка, словно сбежавшая из «Золотой перчатки» Фатиха Акина, и спросит какую-то околесицу на немецком с демоническим акцентом.
Ну, а если серьезно, снимать второй фильм подряд о том, что @#$%еть — не мешки ворочать, но с разницей в шестнадцать лет, уже тянет если не на заявку на собственное увековечивание при жизни, то точно на миф, о котором, скорее всего, венгерский Тарр и не задумывался. Актеры — все же очень самовлюбленные люди.
[STAT_ART_2]