Что вас привлекло в проекте Amore More?
Там много разных тем. Например, тема моего персонажа. Для меня это история — не способ увеличить количество самочек вокруг себя, а скорее — способ найти внутреннюю правду. Увидеть, как мир меняется вокруг, не быть заскорузлым, остановившимся, закоченевшим в своих принципах, а двигаться вперед, слушать себя и обращать внимание на то, что внутри тебя происходит. Это было очень интересно.
Ваш герой наделен этими заскорузлыми принципами?
Нет, у него нет никаких заскорузлых принципов. Просто он находится в депрессии, в ситуации кризиса среднего возраста, и нужно что-то с этим делать. Кажется, что все пошло прахом, что жизнь заново никак не начнется. Сергей пытается найти выход в том, чтобы влюбиться. Он считает, что нельзя встречаться с несколькими женщинами. Что нужно уйти от своей жены, с которой так много пережито, и жить с новой любовью.
Вы говорите об открытости новому, как будто это совпадает с вашей личной позицией. При этом во многих интервью вы рассуждаете о своей приверженности старомодному, рыцарскому отношению к женщинам.
Да.
Собственно, сравнительно недавно был даже скандал — когда вы все это изложили GQ.
Был какой-то скандал в связи с GQ?
Вы сказали Диме Быкову...
...что я страшный сексист. Да-да.
Дальше к этому подключились феминистки и устроили в соцсетях целую кампанию, наехали на само издание. В итоге перед вашим интервью поместили плашку: «В этом интервью содержатся сексистские высказывания. Редакция GQ не разделяет мнение героя и не рекомендует делать обобщения любого рода на основе гендерной принадлежности».
(Смеется). Прекрасно! Не знал, все прошло мимо меня. Я не слежу за итогами своих высказываний — наверное, зря. Весело получилось. Тут интересный момент: у меня есть ощущение, что весь феминизм сейчас канет в Лету, что феминистическая повестка утратит актуальность под воздействием обстоятельств и окружающей нас действительности. Мне кажется, вообще все встанет на свои места, потому что всем необходимо будет прилагать огромные усилия, чтобы исполнять свои собственные обязанности. Это мое личное ощущение.
Вы имеете в виду, что в приоритете будет выживание, и станет не до феминизма?
Может, будет выживание, а может, поствыживание. Так или иначе, любой объективный кризис, реальный кризис, многое сразу ставит на свои места. Женщины захотят выскочить из форменной одежды, из каких-то обязанностей. Опять захотят легких платьев, красить губы красной помадой, чтобы им открывали двери, потому что от негатива все немножко устанут. Мне кажется, к этому все и движется.
Это ретроспективно, если смотреть вообще на движение человечества. У нас просто это все очень быстро закручено: то, что раньше люди проживали за 100–200 лет, у нас заняло одно десятилетие. Хоп! — все перевернулось, живем по новым правилам. Поэтому все скандалы GQ — это милое прошлое, старый, старый мир.
Это уже точно старый мир, потому что GQ в России, как известно, больше нет. Мне кажется, ваш скандал был последним, связанным с этим журналом.
(Смеется). Хороший тон: устроить скандал и уйти.
Я вижу еще один микроскандал. Ваше интервью видеоблогу «Субъект культуры» озаглавлено: «Юрий Чурсин: "Женщине не стоит заниматься режиссурой"».
Ой, я обожаю эту спекуляцию, принятую в цеху журналистов, — выдернуть из контекста. Да, женщинам не стоит иногда заниматься режиссурой, потому что это делает их грубее.
Но режиссер Amore More — женщина, Яна Гладких.
Яна — потрясающая, стойкая, это для меня пример женщины Робеспьера: революционное движение вперед, с такой смелостью, с такой легкостью, с такой выдержкой! Как в таком нежном, хрупком теле, с ее высокими мыслями, держится стальной стержень человека, который может выдержать ночную смену, — для меня загадка. При этом — не рухнуть, еще и играть самой! Я просто в восхищении. Если хоть чуточку мой талант мог уложиться в это движение, то я счастлив, потому что вообще весь сериал, мне кажется, — это Яна. Все, что случилось, — это она. Ее волеизъявление, ее харизма. Это было просто прекрасно.
Вы не производите впечатление человека, у которого кризис среднего возраста, хотя по возрасту вам полагается. Что вам потребовалось, чтобы перевоплотиться в героя, который его переживает?
Закрыться в ковид — так, чтобы никто не видел этих крокодильих слез. (Смеется.) Это можно было бы сравнить... По-моему, в мультике «Том и Джерри» была такая шутка: когда на Тома падал утюг, камера отлетала от планеты, и мы слышали отдаленный крик «аааа». Для меня кризис среднего возраста произошел приблизительно так же. Я где-то зарылся в самую глубокую нору и как-то его пережил. Слава богу, никому до этого не было дела — это счастье!
Для меня, как и для миллионов россиян, знакомство с вами началось с фильма «Изображая жертву», где у вашего героя интересное сексуальное поведение. Как думаете, почему он просит, чтобы его придушивали?
Мне кажется, это такое отображение абсолютной бесчувственности. Это обезволенные люди моего поколения, которые ничего в своей жизни никогда не решали, которые были детьми в пору развала Советского Союза и подростками в пору становления капитала… Если бы ты был на пять лет старше, то мог хоть что-то в этой жизни попробовать, каким-то образом перекрутить, у тебя была другая волевая постановка.
А у этих людей (и еще на поколение младше) никакого волеизъявления не осталось, все решили за них. Это породило бесчувственность, безразличие. То есть само ощущение жизни (вот это «жить жизнь») у них никак не проявлялось. Чтобы хоть что-то изменить, наверное, нужно немножко... умереть. Близость к смерти — это такое обнуление, чтобы почувствовать жизнь.
Сейчас молодое поколение вкуснее чувствует окружающую действительность. У них больше возможностей сделать что-то, что изменит их жизнь, и этих способов огромное количество, этих каналов вокруг просто несчетное число. Каждый из них пытается что-то в этой жизни найти, для того чтобы двинуться куда-то в сторону, чтобы жизнь поменялась.
Кроме того, мне кажется, братья Пресняковы и Кирилл Серебренников интуитивные, немного иррациональные. Они что-то пробуют, а потом это производит эффект. Это иррациональное — очень точное, потому что это эмпирическое ощущение.
В «Изображая жертву» тот же сюжетный конфликт, что в «Гамлете» Шекспира. Но Гамлет постоянно болезненно рефлексирует, а ваш герой — неспособен почувствовать?
Да, заставить себя что-то почувствовать и вообще до конца прийти. Я где-то прочел чью-то критическую статью, отражающую популярную сейчас точку зрения: главное – не быть просто зрителями, надо высказываться. А это было такое поколение, которое было только зрителями. Они все только фиксировали. Картина заканчивается тем, что на вопрос «а ты что делал?», Валя отвечает: «а я запоминал, чтобы вам потом рассказать». Это поколение наблюдателей.
Что можно наблюдать ныне живущим поколениям в вашей театральной работе?
Недавно вышел спектакль «Сирано де Бержерак» в Московском художественном театре. Сейчас нужно отойти от выпуска, прийти в себя, потому что мы вступили всей командой в серьезную работу. Такое ощущение, будто входишь в реку и с каждым новым спектаклем чувствуешь, что глубина больше. И будет еще больше. Все силы были брошены на «Сирано де Бержерака».
Что вы имеете в виду под «отойти от выпуска»? И вообще, в какой период вы чувствуете себя более комфортно: когда спектакль только вышел или когда он уже долго играется?
Больше всего мне нравится, когда спектакль играется здесь и сейчас. Все остальное — томление, когда же он начнется, и переживания, как все прошло — не самые любимые мои моменты в жизни. А вот когда спектакль идет, это очень круто. Что касается самого состояния спектакля... Я в него не верю. На моей памяти были спектакли, которые игрались пять лет, и на какой-то год уже казалось, что они развалятся. И вдруг что-то происходило, и спектакль игрался как на премьере, как будто заново.
Сирано был сыгран очень многими. Мне на ум приходит Депардье, например. Что привнесли в образ Сирано вы?
Да, блестящая была работа. Но кино — дело такое. Оно может уловить такие твои оценки, так подскрыть гримом, что ты будешь играть и играть. А в театре тебя же видят живые зрители здесь и сейчас.
Мне кажется, режиссер спектакля Егор Перегудов нашел тонкую грань: в каждом из нас есть какая-нибудь черта, которая нас крайне беспокоит, но, может быть, никак не задевает. На эту тему мы стали размышлять. Это немножко не в контексте пьесы, где герой объективно нестандартной внешности.
В принципе, если у вас нет накладного носа, то это в определенной степени свежее прочтение.
Может быть. Если я не ошибаюсь, в спектакле, который шел в театре Станиславского, Шакуров играл без носа. То есть это не то чтобы новое. И наши иностранные коллеги тоже играют без носов.
Хорошо. Значит это тренд.
Да, мы на свежаке.
Яна сказала, что по случаю выхода Amore More планируется «круглый стол» с участниками сериала.
Ух ты, ничего себе. Я это впервые услышал от вас.
Мне кажется, вы можете там ярко высказаться. Это, опять же, наверняка будет иметь резонанс, учитывая ваш...
Учитывая мой длинный язык и неосторожность с журналистами. (Смеется.) Ну да.