Внедрение поп-элементов в металкор/постхардкор — тренд, который на Западе задают лидеры жанра, от Bring Me the Horizon до Sleeping with Sirens. В вашем случае это сознательная стратегия?
Слушай, да нет у нас никакой сознательной стратегии. Даже когда мы играли с наиболее тяжелым звучанием, это не значило, что мы прямо упертые металлисты. Я вообще вырос на поп-музыке, наш гитарист Денис — на многих жанрах. Сказал бы даже, что он не слишком жалует тяжелую музыку. Так что это бессознательные движения наших мыслей. Мы не являемся трушными слушателями Pantera или Metallica, зато можем очень классно сочетать элементы разных стилей, от рэпчика и классики до поп-музыки. Мы следим за тем, что происходит на поп-рынке, вот только за рэпчиком у нас не особо получается.
Сталкивались ли вы с тем, что вас, наоборот, воспринимали как слишком экстремальных? Например, когда выступали у Урганта?
Естественно, в рамках «Вечернего Урганта» наша музыка сразу выбивается из общей повестки. Естественно, для тех, кто с такой музыкой не знаком, требуется некий порог вхождения, который нужно преодолеть. Наши фэны же, наоборот, в последнее время чаще критикуют нас за то, что им не хватает чего-то потяжелее.
Это универсальная тенденция, что тяжелая музыка все больше встраивается в мейнстрим?
Рок не должен быть в мейнстриме, он никогда не был наравне с какой-нибудь Адель или Билли Айлиш и никогда не будет, потому что рок — сам по себе рок. Есть, конечно, исключения в прошлом веке, но тогда жанр зарождался, и понятно, почему все это попало в Зал славы рок-н-ролла.
У рока всегда была своя ниша и своя аудитория — мне кажется, она и останется. Единственное — ее можно расширить. Я убежден: вкус людей зависит от того, что ты им даешь. Можно очень легко даже человека с незатейливым музыкальным вкусом постепенно заставить слушать такую музыку, если просто каждый день внедрять ее в его информационное поле. Рано или поздно его ухо просто к этому адаптируется.
Для многих телеканал A-One был маленьким источником альтернативной музыки, а его уход в рэп и закрытие — трагедией.
Как раз A-One — очень хороший пример того, о чем я говорил. Уже, кстати, рассказывал где-то: A-One играл на кухне, мама мыла посуду, и первое время она реагировала очень остро, но со временем стала воспринимать эту музыку, а не отрицать. Вот и доказательство: если в информационное поле человека впустить что-то новое, он начнет с этим считаться — канал A-One в России в свое время очень круто выполнял эту функцию.
Раньше я слушал тяжелую музыку, но у меня все-таки кругозор был не настолько широк, он ограничивался совсем уж легендарными коллективами вроде System Of A Down и Linkin Park. И только с появлением A-One я понял: в мире существует большое количество самобытных артистов.
О чем песня «Мечты хрустальные»?
Могу сказать так тонко, обтекаемо: когда ты слишком долго живешь в России и интересуешься новостями, тебе не нужно вдохновение: у тебя его в избытке ежедневно. Поэтому, по крайней мере, нашей музыке присуще меланхоличное, грустное настроение. Слишком, к сожалению, много происходит событий.
У меня тоже срифмовался трек с новостной повесткой, когда я слушал.
Сейчас странно слушать эту песню, учитывая, что она писалась год назад. Когда ее сопоставляешь с тем, что происходит, думаешь: «Е-мое».
Мечты гораздо более хрустальные, чем мы предполагали.
Да. Последний аспект песни «Мечты хрустальные» — хор — мы записали осенью в Киеве.
За 13 лет — с момента основания SWIMT (Sarah Where Is My Tea, первое название группы Wildways. — Прим. SRSLY) — насколько, по твоим наблюдениям, эволюционировала в наших краях запись на студиях?
Ой, да вообще в небеса улетела, мне кажется. Включи A-Oneские записи тех лет — хорошо звучит только Amatory, потому что они продюсировались то ли в Дании, то ли в Германии. А остальное — мяско. Но это было очень интересно, самобытно. А сейчас, конечно, уже все поднатаскались как следует. Ну это естественный процесс, мне кажется.
Что тебя напрягало тогда и что ты можешь отметить сейчас?Меня напрягало все. Я не знал, как что работает. Мы вообще ничего не умели делать — ни выступать, ни записываться, писали все в Guitar Tab. Думаю, ты знаешь эту программу. Единственное, что умела наша группа, — это репетировать. А сейчас — прежде всего компьютерные технологии. Звучание определяют библиотеки сэмплов и плагины. Иногда становится даже немножко скучно, потому что можно классно не записывать живой бас, барабаны. Кстати, «Мечты хрустальные» полностью записаны живьем. Открою секрет: мы не во все песни писали живые барабаны.
Вы их рисовали?
Да-да-да, и тут нет ничего плохого. Считаю, в нашем жанре это издержки звучания и стилистики.
А российские звукорежиссеры и саунд-продюсеры сейчас лучше врубаются в процесс, чем раньше?
У нас из русских было только двое: Роман Харюков — он полностью вырос в таком жанре и четко понимал, что делает — и Андрей Кравченко — с ним мы работаем сейчас. Он классный, создал звук «Мечты хрустальные». Точнее, мы его вместе создали, потому что и сами прокачались в плане саунд-дизайна, продакшена и за все эти годы набрались опыта, в том числе во время в Штатах. Мы уже с уверенностью можем называть себя саунд-продюсерами, а раньше просто брали гитары и дубасили партии. Справедливости ради, в России, конечно, в тяжелой музыке рынок скудноват, но в поп-музыке и в рэпе у нас очень много талантливых ребят.
Как ты решаешь, с кем записать фит?
Если нравится трек, я могу залететь к кому угодно. Вот ребята из Брянска — группа Kickrox — вообще только образовались, у них всего несколько песен, но я с удовольствием к ним залетел на фит, потому что фанатею от того, что они делают. Еще есть группа из Питера «Шоколадный торт» — я не знал их лично, мне прислал трек вокалист. Послушал, понравилось: «Давай залечу, прикольно». Любой артист, даже без фан-базы может рассчитывать на фиты с кем бы то ни было, если это классно.
Есть ли у вас в планах концерты?
Да, есть: мы торчим несколько концертов, которые должны были сыграть, но еще не сыграли из-за всем известных обстоятельств. И вот скоро анонсируем их новые даты. Так что концерты будут в этом году — ну, мы надеемся.
Вы сами организуете свои туры. Насколько это типично для нашей индустрии?
Не знаю, насколько это типично, но несколько артистов делают так же. Что лично нам нравится в такой схеме — это отсутствие какой-либо ответственности перед третьими лицами. Когда тебя кто-то покупает на концерт и ты не оправдываешь их ожидания в плане сборов или, наоборот, зарабатываешь больше, чем в итоге тебе заплатят. Мы сами выстраиваем тур, у нас есть специально обученные для этого люди. Приезжаем в город, собрали — молодцы. Не собрали — в этом тоже виноваты только мы. Мне кажется, это максимально честный подход. Многие артисты периодически завышают гонорар, а их концерты оказываются убыточными. Всегда думал в таких случаях: «А что их организаторы вообще делают?»
Артисты получают предоплату и в итоге в любом случае оказываются в плюсе.
Артисты всегда в плюсе, а организаторы очень часто в убытке, понимаешь? Мне кажется, это не лучшим образом сказывается на их дальнейших отношениях.
Сингл «Мечты хрустальные» — часть будущего лонгплея?
Да.
Когда он выйдет?
В этот раз мы решили не зацикливаться на временных рамках, потому что хочется отнестись к предстоящему альбому немножко иначе, чем обычно. Записывать его, финально сводить, дропать, когда мы будем понимать: «Да, здесь достаточно жирных и крутых треков». Короче, в этот раз планируем делать как можно меньше проходных песен, филлеров.
А лейбл вас не поторапливает с релизом?
Каждый день Warner Music пишет нам: «Ребята, нужно поменять припевы, эти куплеты не годятся, эти тексты отстой, звучание говно». И каждый день мы в лютых скандалах проводим с ними общение. Очень сложно, потому что последний раз они буквально заставляли нас сделать фит с Киркоровым.
Шучу, конечно. Мне кажется, привычное понимание лейбла вообще ушло. Сейчас лейбл — это просто команда грамотных менеджеров и пиарщиков. Слово «лейбл» уже не означает какого-то большого папу, который тебе говорит, какой материал писать и какие песни петь. Мы полностью свободны, как, думаю, и все остальные.