Растерянный мужчина в неприметном пальто слоняется по улице. Трехдневная щетина, едва прикрытые шапкой длинные волосы. Поди разбери, миллионер или бездомный. Программист Томас Андерсон (Киану Ривз) добился успеха на ниве геймдизайна благодаря «Матрице», в симуляции которой впоследствии выросло не одно поколение. Сегодня священная корова игровой индустрии отсиживается в башне из слоновой кости, непрестанно тревожась, — сколько бы корпоративные миньоны ни пели дифирамбы, кажется, что все вокруг фальшивка. Сон это или явь, как проверить? После того как в пылу коктейльной вечеринки на крыше небоскреба Томас попытался шагнуть в неизвестность, его отправили к психотерапевту (Нил Патрик Харрис) — тот заботливо стал выписывать пациенту синие таблетки, ласково упрашивая не волноваться. Но как остаться спокойным, если у тебя что ни день, то паническая атака?
Когда «Уорнер Бразерс» наказывает продолжить «Матрицу», у Андерсона не остается другого выбора — очередной сиквел сделают с ним или без него. Недели планерок сливаются в бесконечную ярмарку бесполезных идей, душевная болезнь прогрессирует, остается только интуитивно тыкать пальцем в свое зеркальное отражение в надежде провалиться по ту сторону. Флешбеки — секундные пленочно-зернистые фрагменты ненастоящей (по мнению психотерапевта) жизни — проносятся в сознании Томаса все чаще, заглушая облагороженную действительность со страниц каталога элитной недвижимости. Его единственная отдушина — короткие встречи с Тиффани (Кэри Энн-Мосс), неизменно печально-уставшая, она изредка появляется в кафе вместе с детьми и мужем (Чад Стахелски), но и этого достаточно, чтобы тучи расступились. Однажды, когда в офисе забасит пожарная тревога, мистер Андерсон встретит помолодевшего Морфеуса (Яхья Абдул-Матин II) — оказывается, существуют и красные таблетки, в начальнике (Джонатан Грофф) затаился агент Смит, а матрица реальна. Пора просыпаться. Нео умер? Да здравствует Нео!
Проявление высшей авторской воли в сегодняшнем Голливуде — утолить печали в своих грезах, не оглядываясь на чаяния фанатов. Сделать из компромисса, уступки мольбам корпорации об очередном ребуте-сиквеле популярной франшизы перформанс, на протяжении первого часа фильма бесстыдно, на грани дурного вкуса глумясь над традицией и культурой многочисленных перезапусков эпохи пост-пост-постмодернизма. Ожидания, догадки, теории, все предположения гик-комьюнити — вопрос (не)соответствия, а значит, и несвободы.
Многомиллионное «Воскрешение» предназначено одному зрителю — его же автору, Лане Вачовски, и это ее планомерный ответ неизбежности. Картина посвящена покойным родителям режиссера, и то, с каким усилием (и отчаянием) дрожащей рукой Нео останавливает пули, — протест против течения времени. Может, бессмертие существует? Стоит только назвать его цикличностью. Архетипические сюжеты повторяют друг друга. Тысячеликий герой меняет свои одежды, но остается прежним. Если Нео вновь оказался в матрице, то в чем его предназначение? Избранный, это он или она? Сплошная двойственность — боль и лекарство, кошмар и мечта, жизнь и смерть. Может быть, слова «модальность», «бинарность», «дежавю» и звучат в «Воскрешении» чуть чаще, чем следовало, но Вачовски отныне не полагается на революцию в умах (как 20 лет назад), только в сердцах.
Рекурсия виртуальной реальности, «ложное участие», лакановский «большой Другой» — режиссер не без удовольствия дискутирует то со Славоем Жижеком (словенский философ и культуролог, уделивший большое внимание «Матрице» в год выхода первой части), то с общественным мнением (по следам разговоров о пагубном влиянии идеи «реальность — симуляция» на неокрепшие умы). Пока Нео примиряется с прошлым и перерождается, Вачовски между делом обозначает и другие мотивы поп-культурной философии на уровне деталей или функциональных персонажей. Кофейня «Симулатте», которую посещают герои, как продолжение бодрийяровских концепций. На стене офиса Нео красуется надпись Deus ex machina, обозначая не только скорое появление Морфеуса, но и проблему власти, «боссов» — институции «над» борьбой людей и машин, которая не ограничивается фигурой пешки-архитектора. Одичавший Меровинген (Ламбер Вильсон) только и может плеваться фразами касаемо сиквелов, разложения культуры и буржуазного фетишизма, словом, иллюзии товара (тут уже заигрывание с Ги Дебором).
Но контекст формален, интерпретации — вопрос перспективы, до разнообразия которой Вачовски особого дела нет. Фрагменты предыдущих частей навязчиво сопровождают Нео. Карта воспоминаний? Ролевая модель? Руководство к действию? Повторение повторений. Прошлое становится самодостаточной реальностью, деконструкция которой лишает смысла и концепцию противостояния виртуальной реальности — ведь если избранный следует уже пройденной им когда-то последовательности действий, у него нет права выбора, он принял красную таблетку задолго до того, как ее увидел.
Супруга Тиффани/Тринити играет Чад Стахелски, дублер Киану Ривза по предыдущим «Матрицам» (и режиссер трилогии про «Джона Уика»). Даже он — двойник, властная фигура, противовес сомневающемуся Андерсону в мире-фальшивке. Но и этого локального доппельгангера должен победить не Томас, а та самая последовательность событий (память, прошлое), которая сродни року повторяется раз за разом, от рождения до смерти, погребая под собой тех, кто этого заслужил. После «Облачного атласа» Вачовски верит не только в предопределенность, но и в хеппи-энд — в одной из будущих жизней, так почему бы не воспроизвести его здесь, в «Матрице»?
По мере адаптации Нео в привычной ему роли «спасителя» хронику предыдущих частей сменяют флешфорварды. Будущее вытесняет прошлое, психотерапия момента/опыта работает лучше, чем речи тактичного специалиста в очках с синей оправой. «Воскрешение» дарит редкое чувство нырка в кроличью нору, кинотеатрального сеанса, во время которого ты перестаешь существовать в отрыве от фильма. Оно возникало и раньше — когда Нео впервые последовал за кроликом, попал в Зеон, увернулся от пули, но никогда, как сейчас, «Матрица» не взывала к чувствам. Чтобы полюбить этот фильм, придется ощутить такую же связь, которая не дает покоя Тринити и Нео с их первого рукопожатия в «Воскрешении». Это не объяснить словами, и это прекрасно. Что нам остается, если реальности вновь повторяют друг друга? Любовь. Для Вачовски она сильнее что жизни, что смерти в любой из симуляций.