Самые популярные сериалы производства ФРГ своими закрученными сюжетами и азиатскими страстями напоминают сказки из «1000 и 1 ночи», но повествуют о реальных проблемах современной Европы — и не только Европы.
Сумрачный германский гений в последние годы совершил блицкриг в индустрию сериалов. В репертуарном меню Netflix и Amazon все чаще мелькают немецкие фамилии и названия, этот прорыв сопоставим с «немецкой новой волной», всколыхнувшей кинематограф в 60–70-х. Сегодня новое поколение режиссеров, как и радикальные единомышленники Райнера Вернера Фассбиндера полвека назад, хлестко высказывается на самые острые темы без оглядки на приличия.
Самый болезненный вопрос современной Европы — кризис мультикультурализма — оказался центральной темой сразу в двух немецких сериалах: скандальном «Берлинские легавые» (Netflix, 2018) и уже культовом «4 квартала» (TNT Serie, 2017 — 2019). В обоих шоу сюжеты крутятся вокруг противоборства господствующей в Берлине ливанской преступной группировки и полиции; в обоих полно ближневосточной экзотики, этнических бандформирований, смачного арабского сленга, кальян-рэпа и откровенного пессимизма по поводу межкультурной интеграции.
В третьей серии первого сезона «Легавых» протагонист — коп турецкого происхождения и гомосексуальной ориентации Эрол Беркин (Фахри Огюн Ярдим) — заявляет, что борется с ливанским кланом Тарик-Амир, потому что на совести того треть всех преступлений, совершаемых в Берлине. Представить такое заявление в немецкой прессе или соцсетях непросто, оно вызвало бы обвинения в расизме, штрафы и увольнения, но сериал о вымышленном районе Kaiserwarte отделался лишь упреками в избытке стереотипов. Нарочитая гротескность, помноженная на невероятную динамику действия, позволяет создателям «Берлинских легавых» заигрывать со многими рискованными темами: даже ультраправые мать и брат главного героя вызывают чуть ли не симпатию, когда выгораживают его после хищения «общака» их банды, а этнические анклавы — наоборот, показаны вертепами хаоса и зла. Справедливости ради стоит отметить, что одинаково критически выставлены и скинхеды-погромщики, и арабы-бандиты.
Так, например, резиденция главы клана Хакима Тарик-Амира (его играет судимый за настоящий грабеж и бандитизм ирано-германский рэпер Sinan-G) располагается в no-go area, куда закрыт доступ полиции и где все решают суровые родоплеменные обычаи и мафиозная иерархия. Разумеется, никакой no-go area в Берлине нет, но они в том или ином виде есть в соседних Бельгии и Франции, если верить репортажам CNN и Fox News 2015 года, вышедшим после расстрела сотрудников Charlie Hebdo. Но тогда телекомпаниям пришлось приносить извинения, а сейчас сценаристам «Берлинских легавых» все сошло с рук. Первый сезон заканчивается грандиозным побоищем между ультраправыми и мусульманами, а также кровопролитным штурмом спецназом запретной зоны. Такого рода катаклизмов в Берлине тоже давненько не было — но чем сильнее создатели сгущают краски, тем легче им увиливать от политкорректной цензуры.
Берлин, показанный в «4 кварталах», меньше похож на Готэм-сити (не в пример «Берлинским легавым») и больше на Берлин: глава ливанского наркокартеля Али «Тони» Хамади (Кида Рамадан) владычествует в реальном, а не выдуманном районе Нойкельн, и жестокость улиц показана здесь с еще более мрачной убедительностью. Тони, как и Хаким, пытается унять своего отмороженного младшего брата (в исполнении палестино-германского рэпера Veysel) и не допустить уличной войны. Но, в отличие от Хакима из «Берлинских легавых», Тони не упивается властью, а тяготится ей. На протяжении всего сериала он, подобно Майклу Корлеоне в «Крестном отце 3», искренне пытается легализоваться и интегрироваться в общество, потому что он отошел от дел и стал спонсировать районную спортивную команду, но все это безуспешно: общество отвергает его, чиновники отказывается даже пожать руку — и все возвращается на круги своя.
Задолго до появления Netflix визионер либерального футуризма Фрэнсис Фукуяма уже описывал, как из-за социокультурной пропасти между иммигрантами и коренными европейцами этнорелигиозные общины замыкаются в себе и радикализируются, пытаясь воссоздать архаичные порядки своей родины. Вместо того, чтобы расширить, модернизировать свою национальную идентичность, включив в нее новоприбывших, европейские институты, ответственные за интеграцию, вверяют гетто в безраздельную власть общинных лидеров. Эти лидеры, как правило, авторитарны, они верят в силу, а не в закон, и они в реальности часто очень похожи на Тони Хаммади и Хакима Тарик-Амира.
Вырваться из гетто почти невозможно: община, традиция, религия держат отщепенцев мертвой хваткой, а внешний мир враждебен и непонятен. Об этом и новый немецкий минисериал для Netflix «Неортодоксальная». Гетто на этот раз находится в Бруклине и община — хасидская, а не суннитская, но этим принципиальные расхождения исчерпываются: главная героиня Эсти (Шира Хаас) бежит из такого же патриархального репрессивного замкнутого социума, где личность — ничто перед религиозной догмой, авторитетом старейшин и, если их недостаточно, перед грубой силой. Насильственно выданная замуж, лишенная возможности творческой самореализации, она отправляется в Берлин, а по пятам гонятся ее муж и его кузен со стволом и криминальными связями. Порой необходимо избавиться от свой «уникальной культурной идентичности», чтобы быть просто свободной женщиной, но эта идея кажется кощунственной многочисленным social justice warriors, которые доминируют в современных медиа.
В сериале «Бит» Марко Кройцпайнтнера шпионский детектив помещен в декорации ночной жизни Берлина. По сюжету международный торговец оружием и человеческими органами покупает долю в берлинском клубе с вымышленным названием (в котором легко угадывается Berghain), а клубный промоутер помогает европейской разведке его нейтрализовать. Здесь тоже пруд пруди этнической мафии — в основном русской и албанской, но самой острой критике подвергается сама иммиграционная политика Европы: в потоке беженцев работает целый конвейер по переработке людей на органы, а каждая серия нашпигована намеками, что его крышуют высокопоставленные политики и бюрократы. Делец Филипп Фоссберг (Александр Фелинг) с мертвенно-безжалостным взглядом и ницшеанской риторикой олицетворяет собой новую, лишенную сентиментов Европу, а наркозависимый и неустроенный клубный деятель с дурацким прозвищем Бит (Яннис Нивёнер) оказывается последним воплощением человечности. Ведь он и его маргинальные друзья бросают вызов хладнокровным массовым убийцам с безупречной деловой репутацией, но это исключение из правил, счастливая аномалия. Трагическая отчужденность людей обретает универсальный масштаб: машина по производству денег перемалывает всех, низводит человека до состояния супового набора по рыночным расценкам, без различия рас и вероисповеданий; абсолютное зло прямо здесь — в дорогом супермаркете, отеле, ночном клубе.
Есть некая закономерность, что самые смелые идеи находят отражение в кинокультуре страны с самым репрессивным законодательством в сфере медиа: чего стоит один лишь драконовский закон о соцсетях, принятый Бундестагом в 2018 году. Hate speech любого рода, богохульство и апологетика любых «антиконституционных» организаций в online media караются штрафами до 5 млн евро для физических и 50 млн — для юридических лиц. По словам министра юстиции Хайко Мааса, в немецкий интернет «пришел закон», а по мнению большинства международных организаций, отстаивающих свободу слова — пришла цензура.
К счастью, стриминг-сервисы пока еще не причислены к соцсетям и не подлежат государственной цензуре, а создателей сериалов в худшем случае обвиняют в злоупотреблении национальными и культурными стереотипами разве что единичные излишне ретивые блогеры — уж они-то имеют гораздо меньше влияния, чем кинематографисты. Режиссер «4 кварталов» Оливер Хиршбигель прославился хитом нулевых «Эксперимент» и номинированным на «Оскар» и крайне полемичным фильмом об агонии Рейха «Бункер» (сцена совещания фюрера с генералами из него давно разошлась на мемы). Создатель «Берлинских легавых» Кристиан Алверт оттачивал свое мастерство на голливудских триллерах, режиссер «Бита» Марко Кройцпайнтнер тоже заработал репутацию вполне приличными жанровыми картинами, а «Неортодоксальная» Деборы Фельман — это вообще феминистское художественное высказывание, к тому же насквозь автобиографичное.
Их работы труднее подвергнуть партийному разбору, тем более что художественные образы не поддаются столь однозначной интерпретации, как статьи и посты в соцсетях. Возможно, новое немецкое ТВ в их исполнении — последняя гарантия, что ФРГ не превратится в ГДР.