Легко ли тебе дался образ гопника с нежной душой в фильме «Купе номер 6»?
Вообще, абсолютно легко и кайфово, потому что нас окружают такие люди. Я бы даже не назвал их «гопниками». Они — русские парни сегодняшнего дня, и к ним в моей системе ценностей неприменимо ругательное слово. На мой взгляд, эти ребята, может быть, даже гораздо более честны, чем те, кого не называют гопниками.
Скажем так: «пацаны». Короче, живут по понятиям. Ты же по сюжету там воруешь тачку?
Ну да. Более того, я эту тачку возвращаю.
И это показывает, что в твоем внешне асоциальном герое больше человеческого, чем во внешне благополучном чуваке из Финляндии, который ворует, но не возвращает.
Мне кажется, вся Россия про это уже сто лет как. Мы друг друга воспринимаем как опасные связи. То есть от тебя должна исходить опасность, иначе тебе не поздоровится, иначе тебя не будут серьезно воспринимать. Причем у всех этих людей внутри любовь.
С другой стороны, в фильме «Капитан Волконогов бежал» ты играешь палача условно сталинской эпохи. То есть мы правда опасны?
Кино рассказывает в том числе об этих событиях, но мы хотели взглянуть шире. Там костюмы и изобразительное искусство художников начала XX века. Русский авангард смешивается с реальностью той эпохи, и действие переводится из плоскости исторической драмы или триллера в ретро-утопию. С историческими событиями все понятно, они важны, но дело не только в них. Хочется сделать шаг еще дальше и рассказать о поиске души безотносительно конкретно того времени. Ведь духовный поиск актуален и для прошлого, и для настоящего, и для будущего.
Универсальная проблема: человек пытается спасти свою душу?
Он пытается найти ее после того, что сделал, хочет понять, есть ли она.
По сути, это христианская идея?
Христианство возникает во всем этом контексте только потому, что герой живет в парадигме антиутопического общества, где нет этой христианской парадигмы дуального мироустройства. При этом он знает о ней с детства, но не берет во внимание, потому что в его обществе другая система ценностей. И когда герой со всей очевидностью понимает, что вот-вот умрет, вдруг из его подсознания к нему вылетает единственное, за что можно зацепиться, чтобы как-то себя оправдать. В общем-то антиутопия как раз про это: и то нехорошо, и то плохо. А как построить общество, где нет зла? Наверное, вот эти вопросы задаются в фильме.
В одном интервью ты говорил, что мы с европейцами по-разному ощущаем смерть. А нам свойственно более острое ощущение реальности жизни после смерти?
На мой взгляд, нам необходима вера в это. На протяжении последних 500 лет мы, мне кажется, жили гораздо беднее — если сравнивать с Европой. Да и, опять же, у нас более суровый климат и вообще все сильно суровее в мироустройстве.
Мне кажется, близость смерти (у нас гораздо более вероятная, чем в Европе) сформировала очевидную готовность к ней. И еще постоянное ощущение ее неотвратимости: что смерть стоит за дверью или за занавеской или сидит за столом рядом с тобой. Соответственно, чтобы не жить в этом страхе, нужна вера, что этим все не заканчивается. И я действительно убежден, что не заканчивается. Ну а с нашей сменой климата (безумная зима и, как следствие, осень и весна) мы как будто каждый год умираем и возрождаемся. Конечно, у нас будет другое отношение к смерти.
С другой стороны, можно отнестись к смерти как к избавлению от бесконечной зимы.
Да, но, на мой взгляд, это манипуляция элит. Богатства сосредоточены у ограниченного количества людей, и они объясняют тем, у кого ничего нет: «После смерти у вас все будет круче, чем у нас. Это пока мы пируем, а потом придет ваш черед, и хорошо, что ты завтра умрешь».
Некоторые критики иронизируют, что у тебя очень много ролей. Насколько тебя это задевает?
Так получилось: то, что должно было выйти раньше, вышло сейчас, и то, что позже — тоже почему-то сейчас. Возникла огромная концентрация. Я в этом ничего хорошего не вижу, потому что, на мой взгляд, такое частое появление одного человека мешает воспринимать посыл, идею.
Девальвирует твой образ?
Девальвирует. Мне же хочется, чтобы смотрели не на меня, а наблюдали за тем, что режиссер и все мы хотели сказать. Я — просто инструмент кинопроцесса, цель которого — поставить вопрос, подтолкнуть к дискуссии. Такое огромное количество меня в разных местах одновременно все это обесценивает, из-за чего я очень несчастлив. Я вообще не хочу, чтобы меня обсуждали. Поэтому и думаю, как все построить, чтобы больше так не было. Хотя понимаю, что это стечение обстоятельств, и, значит, сейчас просто должно быть так.
Возвращаясь к теме фестивалей. Фильм «Бык» три года назад был представлен на фестивале в Карловых Варах и на «Кинотавре». Это открыло перед тобой возможность играть новые роли?
Да.
А можно ли сказать, что твое участие в фестивальном процессе помогает искать творческие идеи?
Безусловно. Это такой поток обмена идеями. Если раньше мне нужно было завоевать что-то, взять какую-то ступень, чтобы двигаться дальше, то сейчас, чтобы продолжать идти и завоевывать следующую ступень, достаточно просто такого обмена.
Тебя в процессе этого обмена вдохновляет развитие киноязыка, художественных решений в нашем новом кинематографе?
Мое поколение выросло совсем в другой среде. Мы не видим границ, не чувствуем страха, не зашорены относительно какой-то одной системы ценностей. В подростковом возрасте мы получили через интернет доступ ко всей информации в мире, и очень интересно, какие вопросы будет перед собой ставить мое поколение и куда это нас приведет. Очень надеюсь, что старшее поколение, которое я уважаю, с таким же уважением отнесется к нашему поиску и, когда придет время, благословит.