Жизнь замерла на трансатлантическом пароходе «Вирджиния», утомительное путешествие мигрантов к мечте о новом доме вот-вот должно было закончиться. Пассажиры от мала до велика, как сонные мухи, заглядывали в окутавший края борта белесый туман. Стоило статуе Свободы прорезаться сквозь густую дымку, а самому зоркому из зевак прокричать «Америка!», сотни голосов оживленно начинали ему вторить. Ритуал повторялся при каждом появлении новой сотни страждущих на подступах к земле надежд. Радушная и безжалостная Америка пленила всех рейс за рейсом, кроме Новеченто (Тим Рот) — пианиста, родившегося на «Вирджинии» первого января 1900 года. Он возник из ниоткуда, появившись на свет так же тихо, как сменяются столетия. Легко и необъяснимо мальчишкой научился играть на рояле, а с возрастом стал постоянным членом локального ресторанного оркестра. Раскованный и свободный от любых предрассудков, единственное, на что Новеченто не мог решиться, — это сойти на берег.
На континенте, в зависимости от амбиций и удачи, везет немногим. Новеченто пугали клаустрофобические каменные джунгли, в ловушке которых нет места таким, как он. Достаточно пары шагов, чтобы заплутать и не найти дороги назад. Торнаторе еще со времен своих первых творческих побед придерживался повествовательной модели «притчи». Большое видится на расстоянии, вновь и вновь воспроизводимая на экране трагедия маленького человека при зачастую монструозном хронометраже (от двух с половиной до трех часов) к финальным титрам оказывалась глобальным высказыванием о стране, времени и нравах. На частную историю семьи («У них все хорошо») режиссером был спроецирован непоколебимый образ дома, рисунок межличностных отношений, сложные, но узнаваемые внутриклановые коммуникативные неурядицы в миниатюре. Повесть о киномеханике и храме искусства («Новый кинотеатр Парадизо») задумывалась одой кинематографу как вечной отдушине и источнику вдохновения на фоне взлетов и падений, что случаются на жизненном пути. Сквозь заточение и неволю, на которые обрек себя герой «Каморриста», заступившись за сестру и убив противника, обороняясь, пробивался уродливый оскал вседозволенности, складываясь во впечатляющий портрет гидры-мафии.
За каждой хрупкой спиной, которая несет тяжкий крест, разрастался колосс-город. Герои Торнаторе не были в силах остановить ход стрелок часов. Суетная цивилизация подменяла славное безвременье, когда будний день был полон покоя так же, как и выходной. Нет ничего неизменного, уходящая натура высокой культуры/страстей самоустранилась и себя исчерпала. Этот упадок Торнаторе не устает фиксировать, скорбя, воспевая, засматриваясь на свою очередную рукотворную реконструкцию. Хрупкий Новеченто лишен будущего и прошлого, его капитал — сила духа и природный музыкальный дар. Взгляд наивного подростка, в мыслях нет ни умысла, ни подвоха. За все проведенные на «Вирджинии» годы Новеченто лишь раз не сможет оторвать взгляда от незнакомки (Мелани Тьерри). Но так и не осмелится приблизиться к ней и объясниться. Его этюды — производное чувств, но перед самым сильным — наивной, незамутненной влюбленностью — героя свяжет застенчивый страх.
Новеченто смел в единственном, что подвластно урожденному свидетелю грядущих перемен, — в искусстве. Музыкальная дуэль с заезжим королем джаза разжигает в нем азарт. Импровизация — акт творения: каждый раз, наигрывая очередную спонтанную мелодию, Новеченто приближается к искре, загадке своего рождения. Эти эфемерные процессы равнозначны, ведь пока пианист способен сесть за инструмент, он существует. На подступах к миллениуму Торнаторе решается объять XX век, закодировав круглую цифру в имени своего героя. Быть «буквальным» для режиссера не зазорно. Такая безапелляционная иносказательность способна раздражать. Фильм Торнаторе полон условности, сердце «Вирджинии» — не купившие билет мимолетные лица из разных классов, они лишь циркулирующая по организму судна-гиганта кровь.
Зачем стремиться в неизведанное и неизвестное, покидая отчий дом? Герой «Легенды» принимает непопулярное решение, он движется против драматургических законов, демонстративно отказываясь пройти большой путь. Да и зачем? Что ждет впереди? Статуя Свободы — могучий страж, встречающий гостей не с распростертыми объятиями, а равнодушно смотрящий поверх восхищенных прибывших. Новеченто — культурная норма. Он мелодия, что возникает сама собой и раздается в коридорах «Вирджинии» до тех пор, пока самолеты не заменили пароходы. Торнаторе преклоняется перед атрибутами прошлого. Символ вечной памяти — потрепанная пластинка. Газетные передовицы канут в лету, не останется ничего, кроме байки, передаваемой из уст в уста такими же романтиками, как и Новеченто.