Думаю, широкая аудитория впервые услышала о вас два года назад, когда вышел большой материал на Colta.ru. Из него было, с одной стороны, ясно, насколько интересная у вас складывается жизнь (контакты с Миджем Юром, The Black Keys, The Stranglers и Олегом Гаркушей), а с другой, что вы — очередной модный англофил, который своего русскоязычного материала даже как-то стесняется. Скажите, ваши песни, выложенные под названием «Диктофон» на цифровых площадках, — это нечто из архивов, то, что не получило известности, когда вы развивали международную карьеру? Или что-то новое?
«Диктофон» создан в начале 2020 года как свалка всего, что было сделано мной на русском языке в разные периоды. 95% моего времени раньше было связано с русскоязычными проектами. А мой собственный репертуар основывался на англоязычном альбоме Monochrome, который делался, когда я ездил на гастроли в Данию и Швецию и готовил итальянский тур. Захотелось собрать вместе все русское. Я выложил на цифровых площадках свой лайв на радио «Культура»...
Очень сильная вещь. Такая… остервенелая.
Мы тогда поймали панковскую волну, как у The Clash. The Clash славились тем, что выпускали все, что делали. Вот и мы собрали такой альбом «Культурные сессии» со старыми песнями, текстами которых я поначалу был не очень доволен, вещами из альбома Олега Гаркуши «23» и парой каверов типа «Союзпечати» «Звуков Му». Но по большому счету «Диктофон» начался с песни «Космонавт». У нашего барабанщика Алексея Бударина есть проект, состоящий из кахона и балалайки. Он хотел взять какую-то мою песню, но так как они у меня все грустные, я подумал, что для его дуэта все же нужно сочинить нечто светлое и романтическое, на мажорном аккорде (впервые за долгое время). И один мой друг, услышав эту песню, сказал: «Предложи Найку Борзову спеть, это в его стиле». Я с ним знаком не был и подумал: «Найку же больше делать нечего». И тем не менее песню отправили, ему понравилось. Она попала в плейлисты и даже в «Чартову дюжину» «Нашего радио». Но честно говоря, я не особо за этим следил. У меня стоит блок на информацию о том, как живет моя музыка. Как мне Маша Макарова (вокалистка группы «Маша и медведи». — Прим. SRSLY) недавно сказала, это такой «блок "не"». Есть творчество, и есть все, что вокруг, непредсказуемое.
О вас заговорили в 2019–2020 годах, когда русскоязычные вещи наконец стали вполне нормально восприниматься за рубежом: Molchat Doma, Shortparis, что-то из песен Kate NV. За вами же наблюдалось неверие в русский язык. С тех пор что-то изменилось?
Изменилось. Все, кто долго пел по-английски, а потом перешел на русский, пережил определенный переломный момент. Мы обсуждали это с Андреем Зеберти, вместе с которым я играю в группе «Свидание». У всех нас западная база. Я рос на западной музыке. И какие-то образы и фразы песен у меня строятся в англоязычном генетическом коде. Я много путешествовал и понимаю, как работает английский текст на западную аудиторию. Когда ты начинаешь писать на русском, то словно берешь этот генетический код и начинаешь его переиначивать. Если бы я решил просто переписать альбом Monochrome с русскими текстами, это было бы не очень круто, тут я согласен с самим собой образца 2019 года. А вот в альбоме «23» совместить эти вещи получилось. На тексты Олега Гаркуши нельзя было делать западный блюз. Мне пришлось поработать над собой как автором, расширить горизонт. Сейчас я все же пишу скорее как русскоязычный автор, нежели как англоязычный, переводящий тексты песен на русский.
Сейчас вы больше заняты как продюсер, чем как артист? Сколько у вас проектов сейчас в работе?
Вышел альбом Mika Vino, причем мы уже собираемся делать следующий. Также завершаем новый альбом группы «Сансара». Еще есть проект из Красноярска «Твое далеко». Недавно у них вышел сингл «Дом». На альбоме группы «Свидание» «Музыка глаз» несколько моих аранжировок. Есть какие-то более мелкие проекты. На разных языках, кстати.
Как вас находят музыканты? Почему они решают обратиться именно к вам?
Не знаю. Вот Мика написал мне в телеграме после той статьи на «Кольте». А Саша Гагарин из «Сансары» предложил сотрудничать, когда вышел совместный трек «Сансары» и «Свидания» «Свет сердца». Сначала речь шла о его сольном альбоме, но мы начали обмениваться идеями, и все выросло в новый альбом «Сансары».
Что вы такого делаете для них, чего никто другой сделать не может?
(Смеется.) Вы имеете в виду, как объяснить моим родителям, что я не просто сижу у компьютера? Есть песни. Они чаще всего сочинены под акустику, может быть, под пианино или с минимальной аранжировкой. И я соглашаюсь работать в основном с альбомами, потому что тогда можно увидеть жанровую принадлежность материала или его атмосферу. В случае с Mika Vino получилось, что это такой захват на инди-рок с блюзом (конечно, с небольшой примесью моих авангардных мыслей). С «Сансарой», как мне кажется, мы сейчас делаем что-то в стиле группы Japan или The Stranglers — драм-машины, синтезаторы, не прямая бочка, а что-то более артовое. Моя функция заключается в том, чтобы набросать какие-то музыкальные решения. Конечно, внешне это выглядит так, что я просто сижу за компьютером. Но и этот процесс может быть интересным. Есть у меня, например, мечта. Вообще, мечтами плохо делиться, но я надеюсь, что когда-нибудь предложу Армену Григоряну записать альбом с использованием пленочного магнитофона, дешевой драм-машины и акустической гитары, а потом наложить пианино и скрипку. У меня есть один козырь, который я могу использовать: Армену вроде бы понравился альбом «23».
То есть вы не считаете, что «Крематорий» — безнадежная группа? Или это вызов самому себе?
Я помню тот, старый «Крематорий», начала 90-х, такие лоуфайные домашние записи. А low-fi сейчас актуален, и в чартах — засилье бедрум-попа. Почему бы не сделать как тогда, но уже будучи взрослыми людьми? Если действовать с «Крематорием», как с остальными группами, — набить в компьютер партии, причесать их и выпустить альбом — наверное, это не сработает. А если попробовать воссоздать атмосферу, может быть, даже у кого-нибудь на кухне — было бы прикольно. Не знаю, почему «Крематорий». Мне интересно ощущение зажеванной пленки, эта детонация.
С вашей точки зрения, где пролегает граница между автором и продюсером? Когда продюсер становится автором?
У меня эта грань размыта. Когда к тебе приходит музыкант, ты сразу видишь, что можешь сделать. Когда приходишь сам к себе, начинаются сомнения и самокопания, и все, что мы не любим в работе, удваивается. Хочется самому пойти к кому-то. Сейчас мне больше по душе выпустить хорошую песню, чем 20 часов сидеть за миксом или подбирать бочку и малый барабан. Зерно все же проявляется в каком-то внутреннем чувстве. Если в песне что-то есть, человек это услышит, хорошо это записано или плохо.
Вы слышали новый альбом Пола Маккартни McCartney III?
Да, там есть несколько очень хороших, как мы говорим, телег.
Вот он как раз смог при помощи рекламной кампании обратить внимание на зерно песни, показал, что и в аранжировках ноунеймов, и в ремиксах звезд песня сохраняет свои лучшие качества. Мне кажется, это то, о чем вы говорите. А как складываются ваши отношения с зарубежными коллегами?
Они не прервались. Наши гастроли второй половины 2010-х до сих пор дают о себе знать. Единственный наш настоящий сольный концерт был в начале 2020 года в Копенгагене. Да-да, мы успели покататься на самолетах перед локдауном. Остальные концерты были либо у кого-то на разогреве, либо в музыкальных магазинах, либо на улицах. В Копенгагене же на афишах было написано «Антон Макаров и Алексей Бударин», и на концерт продавались билеты. Было человек 50, но это немало, если учесть, что нас в Европе, можно сказать, не существует. 70-80 процентов зрителей составляли русские, и мы играли что-то из альбома «23». Это я возвращаюсь к началу разговора.
Можно даже спродюсировать кого-то из западных артистов. Я уверен, они ищут свежие уши так же, как наши.
Мидж Юр, как мне кажется, самодостаточный чувак. А вот с Хью Корнуэллом из The Stranglers есть, о чем поработать. В 2017 году у него вышел альбом с поэтом Джоном Купером Кларком. И потом Хью выпустил на Sony Music альбом Monster (2018), который записали какие-то молодые продюсеры. Он славится тем, что отказывается от партий клавишных, как бы отрезая себя от наследия The Stranglers, и играет в формате пауэр-трио типа Cream. А в этом альбоме еще и заменил ударные электронной барабанной установкой. Хью не против экспериментов. Он еще не старый, всего 68 лет, а у меня есть время. Вполне можно было бы что-то сделать вместе.
А, вспомнил! Я заваливал письмами Игги Попа. Точнее, написал что-то одобрительное Лерону Томасу — трубачу, который делал для него альбом Free (2019). Мне очень понравилась аранжировка в песне Loves Missing с двумя барабанными установками. Я помню свое ощущение во время последнего приезда Игги Попа в Москву, когда он на концерте исполнил I Wanna Be Your Dog группы The Stooges, и в конце барабанщик играл уже «восьмыми», что редко бывает. Такой был порыв энергии, что прямо в груди отзывалось. И в Loves Missing они сделали так же.
Вы независимый музыкант, причем независимый даже от «независимых», от тех, кого принято воспевать в популярных СМИ и пабликах как флагманов новой музыки. Тяжело так жить?
Когда у нашего лейбла Zamkom Records наступает время релиза, пресс-служба во главе с лягушонком Зеленым (выдуманный персонаж. — Прим. SRSLY) выпускает пресс-релиз и рассылает его всем, кому это может быть интересно. Пишем в «Афишу», «Медузу» (признан иноагентом на территории РФ), «Кольту», информируем, что это есть. А дальше — «да» или «нет». Наверное, можно было бы попробовать специально написать нечто более приспособленное к конъюнктуре, но мы действуем по-другому. Мы скорее с теми, кто делает то, что нравится, и потом это становится их signature, отличительной чертой, за которой впоследствии пойдут аудитория, стриминги. Не хочется копировать отличительную черту других музыкантов. Можно сделать рэп-альбом, почему бы нет? Такой винтажный рэп, как Blakroc Дэна Ауэрбаха из The Black Keys. Но это как прикол. Если серьезно, я не знаю, сколько уйдет времени на то, чтобы люди послушали, что я делаю на самом деле: год, пять лет или сто. Может, я помру, и так никому это и не будет нужно. Но ничего страшного. Зато я был честен перед самим собой.